Тьма сгущается перед рассветом
Шрифт:
— Впрочем… Разрешите, сударь, мне самому убедиться… Вы сказали, у вас там газеты? Так-с?
— Да, газеты.
— Так вот, господин Аурел, извините-с, но я попрошу принести мне один экземпляр. Хочу лично убедиться! Да-с…
Морару еще не совсем понимая, зачем профессору газета, быстро вышел из комнаты.
Однако Букур тут же спохватился: возможно, у шофера где-то хранится экземпляр такой газеты, но, может быть, вовсе не в тех свертках, что лежат в его машине. И когда Морару уже спускался по лестнице, до его слуха донесся голос
— Одну минутку!.. Я пойду с вами… Подождите.
Морару остановился. Профессор явно волновался: несколько раз он совал руку мимо рукава пальто, шляпу надел задом наперед, а кашне небрежно накинул поверх…
В гараже Морару бережно достал из свертка газету и протянул профессору. Тот взял ее в руки, понюхал.
— Совсем свежая… Люблю запах типографской краски… — Он нащупал в кармане очки, надел их и вполголоса прочел: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
— Калитку вы хорошо заперли? — заговорщическим шепотом вдруг спросил он, отрываясь на минуту от газеты.
Морару внимательно смотрел на своего хозяина и, казалось, не слышал вопроса. Букур поднял брови.
— Проверьте, проверьте, пожалуйста, — он подошел поближе к лампочке, висевшей над верстаком, развернул газету — она была небольшого формата — и стал читать. Иногда он чуть заметно кивал головой, как бы соглашаясь, иной раз хмурился и наклонял голову набок, словно удивлялся чему-то. Читал он долго. Казалось, старый профессор нашел в этом листке, напечатанном на шероховатой оберточной бумаге, без сенсационных сообщений и громких заголовков, что-то чрезвычайно важное и нужное.
А Морару молча стоял и не сводил с него глаз…
Кончив читать, профессор медленно сложил газету, опустил голову и глубоко вздохнул. Немного спустя он обратился к шоферу:
— Но вам, господин Аурел, я все-таки не прощу!.. Слова хозяина ошеломили Морару. Сердце лихорадочно забилось, к лицу прилила кровь. Неужели профессор прочел газету, выведал все, что хотел, и теперь… Он не находил слов…
А профессор с тем же суровым выражением лица положил газету на верстак, снял очки и повторил:
— Да, не прощу!.. Такие вещи не прощаются! Вы понимаете? Вы предложили мне вызвать полицию!.. Это прелестно! Отрадно слышать, что вы меня сочли способным на донос!..
Морару что-то невнятно пробормотал — он совсем растерялся.
— Нет, нет… простите, но я оскорблен и будь я помоложе и… так сказать, в другой обстановке, вызвал бы вас на дуэль! Да, да сударь!..
Морару облегченно перевел дыхание. У него было такое ощущение, будто лопнул обруч, сжимавший его грудь и мешавший дышать… Ну и старик! А он уже не знал, что и думать…
— Да вы не ухмыляйтесь!.. Я говорю вполне серьезно!..
Морару пытался сказать что-то, но профессор и слушать не хотел:
— Одну минуту… Скажите, пожалуйста, сколько времени вы работаете у меня?
— Шестой год, — коротко ответил Морару, не понимая, к чему клонит профессор.
— Нет, ошибаетесь. По-моему, гораздо
— Извините, господин профессор, но именно так. В августе исполнилось пять лет. Это я точно…
— Хорошо. Допустим, пять, шесть… все равно — и этот срок вполне достаточен, чтобы узнать человека. Значит, за пять лет у вас сложилось обо мне такое мнение? — Букур был всерьез огорчен.
— Что вы, господин профессор… Я как раз о вас самого лучшего мнения… Но… там наверху, когда я пришел, мне казалось, что все потеряно… Извините меня…
Профессор потер руки и, видимо, забыв, что он в гараже, принялся ходить туда-сюда, словно у себя в кабинете. Время от времени он приговаривал: «Вызывайте полицию! Гм… прелестно, что и говорить!» — Вдруг он остановился, нахмурился и сделал, жест, как бы приглашая Морару самого рассудить:
— Вот вы — коммунист… Так? Так. И, вероятно, уже не первый год. Значит, не мне учить вас. Однако ж вам, сударь, надобно знать людей, тем более тех, с которыми работаете, или, как скажем в данном случае, у кого работаете. Оттого я и говорю — непростительно, да-с, непростительно бросать мне подобные слова!
Букур явно разволновался. Он даже попросил у Морару папиросу:
— Дайте, дайте… Ничего, что дешевые. Хочется подымить… С двадцать четвертого года не брал табака в рот…
— Так, может, и сейчас не стоит? — спросил Морару, протягивая пачку «Месериаш».
— Ничего… Давайте.
Старик как-то неловко взял папиросу, закурил и закашлялся.
— Так позвольте-с теперь, господин Аурел, мне все же узнать, если можно, конечно, что такое произошло у вас? Почему вот этот «багаж» прекратил работу?
Морару замялся.
— Ждем помещения… Должны на днях подобрать подходящее место…
— А там, где прежде печатали, стало опасно?
— Да не совсем… Просто засиделись долго на одном месте…
— Ну, ладно. Меня это не касается. Как я понимаю, типографию вам девать некуда. Вот что плохо.
Профессор, задумавшись, прислонился к верстаку. Морару завязал в простыню пачку газет, закрыл дверцу машины и хотел было опустить на место капот, но увидел невредимую водяную помпу и, сконфузившись, нерешительно подошел к хозяину.
— Господин профессор! Вы уж меня простите… Я сам мучался, что обманул вас, но поверьте — у нас вот… — он провел ребром ладони по горлу. — Извините еще раз!..
— Это все мелочи, — профессор махнул рукой и озабоченно нахмурился. — Вам нужно помещение для типографии, а его, очевидно, нет.
— Пока что нет…
— Так-с, так-с, — тихо, почти про себя, произнес профессор. Он помолчал, затем, коснувшись рукой полушубка Морару, сказал: — Вот, видите ту лесенку? Там у нас подвал, вы знаете… Правда, он небольшой. Когда я строил гараж — думал использовать его под кладовую для автомобильного хлама. Кажется, уже при вас мы там держали старую резину и еще кое-что… Сейчас он пустует… Так может быть этот подвальчик подойдет вам? А?