Тьма сгущается

Тертлдав Гарри Норман

— Привет! — воскликнула она. — Чего ты хочешь?

— У тебя это не продается, — ухмыльнулся он, и девушка сморщила носик. — Но матушка меня послала за яблоками.

— Яблоки есть, — ответила Гайлиса, похлопав по боку плетеную корзину. — Но если погрызть — не советую: мягкие очень. Зима слишком теплая выдалась, не налились.

— Нет, нам на пирожки.

— На пирожки — в самый раз. — Гайлиса шагнула к корзине. Юноша не сводил глаз с обтянутых штанами бедер. — Сколько тебе?

— Мама сказала, с полдюжины.

—

Ладно. — Девушка склонилась над корзиной. — Выберу тебе самые лучшие.

Она еще не закончила, когда в лавку вошли двое альгарвейских пехотинцев в форменных килтах. Один ткнул в сторону бакалейщицы пальцем и бросил что-то на своем наречии. Другой, рассмеявшись, кивнул и покачал бедрами — взад-вперед. Талсу не понял ни слова, но это не помешало ему взбеситься.

Юноша обернулся к солдатам — молча, но всем своим видом давая понять, что он о них думает. Он не боялся альгарвейцев, даже когда смотрел на них сквозь прицел жезла. Хоть армия, в которой служил Талсу, потерпела поражение, это не значило, что противник не способен проливать кровь и умирать, как елгаванцы.

Солдаты заметили его — заметили и окинули недобрым взглядом. Один ткнул пальцем в сторону только что захлопнувшейся двери и процедил на скверном елгаванском:

— Ты — на выход. Пошел!

— Нет, — хладнокровно промолвил Талсу. — Я жду, когда девушка наберет мне яблок.

— Драхать твои яблуки, — посоветовал альгарвеец. — Пошел на выход. На выход, и — тьфу, или! — пожалеть.

— Нет, — повторил юноша.

— Талсу, — начала Гайлиса, — может, лучше…

Но было уже поздно. Слово «нет» рыжики понимали. Они были молоды и упрямы, они были завоевателями в покоренной стране, и их было двое. С одинаковыми неприятными ухмылками оба шагнули вперед. Гайлиса с криком бросилась к дверям в кладовку. Талсу едва заметил ее: все внимание юноши сосредоточено было на альгарвейцах.

Драка оказалась короткой. Один из рыжиков замахнулся, пытаясь врезать Талсу по физиономии со всей дури. Юноша принял удар на предплечье и треснул противника правой. Хрустнул нос; альгарвеей с воем отшатнулся, повалив на себя стойку с провизией. Овощи раскатились по полу.

Талсу обернулся ко второму альгарвейцу, но рыжик не стал тратить время на кулачную потасовку. Выхватив из-за пояса нож, он ударил Талсу в бок, поднял на ноги своего приятеля, и оба стрелой вылетели из бакалейной лавки.

Талсу кинулся было за ними, но, не сделав и двух шагов, упал на колени и повалился лицом вниз, глядя в тупом изумлении на темные пятна крови: на рубашке, на полу… Вопль Гайлисы донесся как будто издалека. Стена лавки растаяла во мгле, и стало темно…

Когда юноша очнулся, первой мыслью его было: «Почему я не в лавке?» Взгляд его наталкивался то на железные прутья кровати, то на беленую стену. Незнакомый мужчина в светло-сером глядел на Талсу сверху вниз.

—

Как мы себя чувствуем?

Талсу хотел ответить, но его пронзила мучительная боль под ребрами. Словно на поле боя, он подавил вопль и стиснул зубы.

— Больно…

— Верю, — отозвался тип в светло-сером. «Маг-целитель», — догадался юноша. — Нам пришлось изрядно потрудиться над твоим телом. Даже несмотря на чары, ты чуть концы не отдал. Потерял много крови. Но если не сляжешь с лихорадкой — думаю, выкарабкаешься.

— Больно, — повторил Талсу, чувствуя, что еще минута — и он заорет. Боль затмила весь мир.

— Вот, пей, — промолвил чародей.

Талсу не стал спрашивать — что. И выпил все залпом. Жидкость непереносимо отдавала маковым цветом. Юноша задышал тяжело и часто, ожидая, когда боль отступит, но вместо этого отступил сам — будто выплыл из собственного тела, и боль, не ослабевая, перестала иметь значение, словно чужая.

Откинув полу рубахи, лекарь осмотрел заштопанную рану. Талсу тоже опустил глаза и равнодушно глянул на шов.

— Здоровая дыра, — промолвил он, и чародей кивнул. — Поймали его?

Волшебник покачал головой. Талсу пожал плечами — под действием лекарства волноваться было трудно.

— Следовало догадаться…

— Скажи спасибо, что живой еще, — заметил лекарь. — Внутри у тебя швов куда больше. Если бы мы приехали попозже… — Он снова помотал головой. — Твоя подружка живо нас вызвала.

— Подружка? — тупо переспросил Талсу. — А-а… Гайлиса…

Он понимал, что должен испытывать какое-то чувство, но микстура притупляла и смазывала эмоции. «Жалко», — промелькнула мысль и тут же исчезла.

Пробездельничав почти всю зиму, Гаривальд наверстывал упущенное с того дня, как земля достаточно подсохла и могла удержать плуг. Вместе со всей деревней крестьянин пахал и сеял, пахал и сеял. Он вставал до рассвета и ложился поздно ночью; утомительней весеннего сева была только осенняя жатва.

Кроме этого, ему приходилось еще мотаться в лес за хворостом для альгарвейских оккупантов. Как он надеялся, что наступление ункерлантцев вышвырнет рыжиков из его деревни! Но этого не случилось… и похоже, еще долго не случится.

Гаривальд рубанул по стволу, представляя вместо него шею альгарвейца, и принялся махать топором. Он не прекратил своего занятия даже тогда, когда увидел партизан в форменных сланцево-серых шинелях.

— Ты, что ли, певун? — поинтересовался один.

— И что, если я? — отозвался Гаривальд, выпрямившись. — Тебе какое дело?

— Если не ты, мы тебя можем на месте и кончить, — ответил оборваный солдатик, нацелив свой жезл в сторону крестьянина.

— С надеждами моими вы уже покончили, — отозвался тот. — Я-то рассчитывал избавиться к этому времени от альгарвейцев.