Тьма сгущается
Шрифт:
– Мама сказала, с полдюжины.
– Ладно. – Девушка склонилась над корзиной. – Выберу тебе самые лучшие.
Она еще не закончила, когда в лавку вошли двое альгарвейских пехотинцев в форменных килтах. Один ткнул в сторону бакалейщицы пальцем и бросил что-то на своем наречии. Другой, рассмеявшись, кивнул и покачал бедрами – взад-вперед. Талсу не понял ни слова, но это не помешало ему взбеситься.
Юноша обернулся к солдатам – молча, но всем своим видом давая понять, что он о них думает. Он не боялся альгарвейцев,
Солдаты заметили его – заметили и окинули недобрым взглядом. Один ткнул пальцем в сторону только что захлопнувшейся двери и процедил на скверном елгаванском:
– Ты – на выход. Пошел!
– Нет, – хладнокровно промолвил Талсу. – Я жду, когда девушка наберет мне яблок.
– Драхать твои яблуки, – посоветовал альгарвеец. – Пошел на выход. На выход, и – тьфу, или! – пожалеть.
– Нет, – повторил юноша.
– Талсу, – начала Гайлиса, – может, лучше…
Но было уже поздно. Слово «нет» рыжики понимали. Они были молоды и упрямы, они были завоевателями в покоренной стране, и их было двое. С одинаковыми неприятными ухмылками оба шагнули вперед. Гайлиса с криком бросилась к дверям в кладовку. Талсу едва заметил ее: все внимание юноши сосредоточено было на альгарвейцах.
Драка оказалась короткой. Один из рыжиков замахнулся, пытаясь врезать Талсу по физиономии со всей дури. Юноша принял удар на предплечье и треснул противника правой. Хрустнул нос; альгарвеей с воем отшатнулся, повалив на себя стойку с провизией. Овощи раскатились по полу.
Талсу обернулся ко второму альгарвейцу, но рыжик не стал тратить время на кулачную потасовку. Выхватив из-за пояса нож, он ударил Талсу в бок, поднял на ноги своего приятеля, и оба стрелой вылетели из бакалейной лавки.
Талсу кинулся было за ними, но, не сделав и двух шагов, упал на колени и повалился лицом вниз, глядя в тупом изумлении на темные пятна крови: на рубашке, на полу… Вопль Гайлисы донесся как будто издалека. Стена лавки растаяла во мгле, и стало темно…
Когда юноша очнулся, первой мыслью его было: «Почему я не в лавке?» Взгляд его наталкивался то на железные прутья кровати, то на беленую стену. Незнакомый мужчина в светло-сером глядел на Талсу сверху вниз.
– Как мы себя чувствуем?
Талсу хотел ответить, но его пронзила мучительная боль под ребрами. Словно на поле боя, он подавил вопль и стиснул зубы.
– Больно…
– Верю, – отозвался тип в светло-сером. «Маг-целитель», – догадался юноша. – Нам пришлось изрядно потрудиться над твоим телом. Даже несмотря на чары, ты чуть концы не отдал. Потерял много крови. Но если не сляжешь с лихорадкой – думаю, выкарабкаешься.
– Больно, – повторил Талсу, чувствуя, что еще минута – и он заорет. Боль затмила
– Вот, пей, – промолвил чародей.
Талсу не стал спрашивать – что. И выпил все залпом. Жидкость непереносимо отдавала маковым цветом. Юноша задышал тяжело и часто, ожидая, когда боль отступит, но вместо этого отступил сам – будто выплыл из собственного тела, и боль, не ослабевая, перестала иметь значение, словно чужая.
Откинув полу рубахи, лекарь осмотрел заштопанную рану. Талсу тоже опустил глаза и равнодушно глянул на шов.
– Здоровая дыра, – промолвил он, и чародей кивнул. – Поймали его?
Волшебник покачал головой. Талсу пожал плечами – под действием лекарства волноваться было трудно.
– Следовало догадаться…
– Скажи спасибо, что живой еще, – заметил лекарь. – Внутри у тебя швов куда больше. Если бы мы приехали попозже… – Он снова помотал головой. – Твоя подружка живо нас вызвала.
– Подружка? – тупо переспросил Талсу. – А-а… Гайлиса…
Он понимал, что должен испытывать какое-то чувство, но микстура притупляла и смазывала эмоции. «Жалко», – промелькнула мысль и тут же исчезла.
Пробездельничав почти всю зиму, Гаривальд наверстывал упущенное с того дня, как земля достаточно подсохла и могла удержать плуг. Вместе со всей деревней крестьянин пахал и сеял, пахал и сеял. Он вставал до рассвета и ложился поздно ночью; утомительней весеннего сева была только осенняя жатва.
Кроме этого, ему приходилось еще мотаться в лес за хворостом для альгарвейских оккупантов. Как он надеялся, что наступление ункерлантцев вышвырнет рыжиков из его деревни! Но этого не случилось… и похоже, еще долго не случится.
Гаривальд рубанул по стволу, представляя вместо него шею альгарвейца, и принялся махать топором. Он не прекратил своего занятия даже тогда, когда увидел партизан в форменных сланцево-серых шинелях.
– Ты, что ли, певун? – поинтересовался один.
– И что, если я? – отозвался Гаривальд, выпрямившись. – Тебе какое дело?
– Если не ты, мы тебя можем на месте и кончить, – ответил оборваный солдатик, нацелив свой жезл в сторону крестьянина.
– С надеждами моими вы уже покончили, – отозвался тот. – Я-то рассчитывал избавиться к этому времени от альгарвейцев.
«Рассчитывал» было, пожалуй, слишком сильно сказано – следовало бы сказать «тайно надеялся». Но лесные бродяги вцепились в его песни, обещали в ответ великие победы и не сдержали слова. Если они недовольны Гаривальдом, он имел полное право быть недовольным ими.
– Скоро, – пообещал бывший солдат. – Очень скоро. Мы не сложили оружия. Просто не все так легко получается, как нам хотелось бы. Но конунг скоро нанесет по оккупантам новый удар. И тогда нам понадобишься ты.
Он ткнул в Гаривальда – не жезлом, а указательным пальцем.