Тьма внешняя
Шрифт:
– Похоже, мы здесь не одни, – ответил поляк. – Пошли за мной, проверим, что тут за такие соседи объявились.
Буквально в пятидесяти шагах от пещеры стоял небольшой деревянный дом. Покосившийся от времени, глубоко ушедший в каменистую почву, он все же выглядел довольно крепким и внушительным, будучи собран из цельных толстых бревен, почерневших от времени. Оба путника остановились в нерешительности. И Матвей, и тем более Владислав, прекрасно знали, кто может скрываться за убогими стенами подобных домиков в лесной чащобе.
Сделав
– Ладно, уймись, – в полголоса буркнул Владислав, – нет смысла таиться.
И решительно постучал в дверь.
Сначала за дверью было тихо. Потом громко заскрипели половицы и послышалось старческое кряхтение.
– Кого там нечистый несет? – послышался из-за двери надтреснутый старушечий голос. Сказано это было по-немецки, но на каком-то малопонятном диалекте, так что Матвей едва понял о чем идет речь.
– Пусти нас переночевать, добрая женщина. Мы путники, заблудились в горах… – Владислав старался придать голосу как можно большую доброжелательность.
– Шли бы вы, люди добрые, мимо, – старушечий голос был напрочь лишен всякой доброжелательности. – Тут как раз село недалече. Или в лесу ночуйте, тут волков нет.
– Открывай давай, а то сейчас сами откроем! – рявкнул вдруг Владислав, так что Матвей невольно вздрогнул, а с еловой ветки взвилась, хлопая крыльями, потревоженная ворона.
Прошло еще несколько секунд, и внутри убогого жилища послышался шорох, брякнул сброшенный с крюка засов. Владислав резко пихнул приоткрывшуюся дверь от себя, одновременно уходя вбок, и, убедившись что за ней никто не караулит с дубиной наготове, не здороваясь, переступил порог, Матвей последовал за ним.
На пороге остановился, удивленно осматривая странноватое убранство дома, вернее будет сказать – берлоги. С первого взгляда он понял, что попал в избушку колдуньи… Да и кто еще мог жить в подобном диком и глухом месте?
Как раз подходящее пристанище для ведунов и ведьм.
Стены, полки, даже потолок были увешаны пучками сушащихся трав. В топившемся по черному очаге полыхал огонь, на котором в щербатом горшке булькало покрытое грязно-серой пеной варево. Потолок покрывала осевшая на нем за многие годы жирная копоть.
Половину хижины, не считая дымившего очага и полок с утварью, занимала широкая лежанка, застеленная лысой от времени коровьей шкурой. Стол в середине комнаты был грязный, с какими-то плохо замытыми бурыми пятнами, неприятно напоминавшими кровь.
Русин подозрительно оглянулся, шаря подозрительным и опасливым взглядом по жилищу. Черной кошки, совы, или ворона, необходимых, как известно, всякому колдуну, не было. Зато, приглядевшись, Матвей
Матвея передернуло от отвращения. И он мог бы поклясться, что заметившая это старуха довольно улыбнулась. А жаба, будто почувствовав присутствие чужаков недовольно каркнула совсем даже не по жабьи, и вылупила бессмысленные глазищи. Русин перекрестился, краем глаза заметив саркастический взгляд Владислава.
От старухи изрядно воняло, словно она не мылась целый год. Да и выглядела она, подстать закоренелой ведьме. Длинные, нечесаные волосы – редкие и сальные – неопределенного, пегого цвета, неровными прядками спадали на согбенные плечи, лицо ее было похоже на степную почву во время засухи, все сморщенное, высохшее, пропаханное уродливыми бороздами.
Кожа свисала со щек смятым желтым пергаментом. На этом лике совсем уж гнусно выглядел длинный и крючковатый, со вдавленным на переносице хрящом нос, и провалившийся беззубый рот.
Матвей невольно отвел взор, вновь, внутренне поежившись, огляделся. Место, где им предстояло провести эту ночь, вызывало брезгливость не только у русина, несколько последних месяцев жившего при королевском дворе в Буде, но даже у видавшего виды силезца.
– Ты вот что, бабка, – заявил Владислав, бесцеремонно устраиваясь на лежанке, сразу после того как хозяйка, что-то бормоча под нос, заперла на тяжелый, грубой ковки крюк входную дверь, – а подай-ка ты нам пожрать, что у тебя есть. Да побольше, мы проголодались, – зычным басом требовал он.
Старуха злобно скривилась. Но видно сообразив, что незваные гости, злись не злись, никуда не исчезнут, а вот обидеть в случае чего смогут ох как круто, молча кивнув, ушла за ивовую перегородку, где должно быть, хранились ее запасы… Владислав, встав, последовал за ней.
– Еще подашь вяленую мертвечину, с тебя станется! – гоготнул он.
С философским спокойствием на лице старуха поставила на грязном столе закупоренный жбан с пивом, кусок старого копченого сала и полкаравая грубого землистого хлеба.
– Всё, что есть, гости дорогие, – пробормотала она. Маленькие блестящие глаза злобно сверкнули из-под кустистых, похожих на кабанью щетину, бровей.
Матвей присел в уголке, не зная, как себя вести и старательно гася некое сочувствие к хозяйке. Обстановка этого дома, да еще замечание Владиславу о мертвечине отбили у него всякий аппетит, да и трапеза на столе не выглядела слишком привлекательно.
А силезцу видать, все нипочем – довольно отломил кусок хлеба, накромсал сала и, показывая волчий аппетит начал методично уминать. На злобные взгляды хозяйки отвечал полуоскалом-полуулыбкой, не переставая жевать.