Тьма внешняя
Шрифт:
– Вот чего я не пойму, и никогда не разумел этого, бабуся, – наконец, утолив первый голод, высказался Владислав, довольно погладив живот. – Ведь сколько вас, ведьм, не жгли, а всё не убавляется! Да и что еще удивительно: сколько помню, на костер тащили-то все больше молоденьких, а ведьмы – старухи, как на подбор. И откуда, интересно, вы беретесь? Или и впрямь черт вас из-под хвоста выбрасывает? Матвей, в краях которого упомянутый способ борьбы с колдунами был весьма мало распространен, только пожал про себя плечами.
Бабка, всплеснула
– Ах… что вы говорите про бедную старушку! Сам здешний священник пользовался, по милости своей, моими травами.
– Да ну, – нарочито изумился Владислав. – И зачем же? Дядюшку богатого на тот свет спровадить надо было, или девку приворожить? – он, не дождавшись ответа, загоготал, при этом меняясь буквально на глазах.
Вокруг Владислава словно сгустилась аура темной и жестокой силы. Плечи его налились свинцовой тяжестью, жилы, оплетавшие толстые запястья, угрожающе набухли. Запавшие глаза, казавшиеся черными провалами прямо и глухо смотрели из под мохнатых бровей.
Должно быть, именно таким был его товарищ, в годы расцвета своей карьеры грабителя с большой дороги.
Со смутной тревогой русин подумал, что в рукопашной схватке, не особенно много бы было шансов у него, устоять против силезца…
– Эх, добрый человек, – внезапно совсем другим тоном проскрипела старуха. – Каждый добывает серебро так, как умеет. И ты, – она противно хихикнула, – небось тоже не просто так по лесу ночью шатаешься?
– Хм… серебро… И на что оно тебе? Никак, на гроб дубовый копишь? – не растерялся Владислав.
– Она, должно быть, думает, что за деньги в аду напиться можно, – мрачно проговорил Матвей из своего угла. Старуха с некоторым изумлением покосилась на него. Похоже, она сперва сочла его кем-то вроде сторожевого пса при строгом хозяине, которому самой природой разговаривать не положено.
И вдруг вновь тихо, и как-то особенно мерзко, захихикала
– И вовсе нет, гости дорогие, оно мне для другого надобно. Я, добрые люди, хоть и стара уже, но каюсь, люблю мужскую плоть, и в соседнем селе как раз живет парень, который за серебряную монету готов доставить старушке такое маленькое удовольствие.
Матвея уже в который раз за вечер передернуло от отвращения.
– Попадись этот твой ухажер мне, я бы ему за этакое урезал бы срам, вместе с яйцами, под корень, – сообщил Владислав, сплюнув в очаг.
Та в ответ широко осклабилась, обнажив гнилые черные зубы.
Владислав меж тем продолжал разговор.
– Вот, например, зачем тебе эта травка? – Привстав, он снял со стены пучок невзрачных стебельков. – Скажешь, крыс морить? Или, думаешь, я не знаю, что это такое?
– Не только крыс, – гаденько усмехнулась старуха, – не только… Можно крыс, а можно и… и гостей незваных…
В этот момент из угла противно квакнуло. Путники дернулись как под кнутом, и тотчас уставились на огромную жабу.
– А это что за уродство? – вопросил Владислав. Он словно
– Это моя помощница, можно сказать. Лучше всякой кошечки, а какая ласковая! – пробормотала старуха. Я ее Агатой зову. Не обижай ее, добрый человек!
Старуха подковыляла к клетке, приоткрыв дверцу, погладила ее по уродливой, в огромных бородавках, голове. Жаба утробно квакнула, закатив вылупленные глаза.
Владислав нехорошо усмехнулся. Если бы Матвей увидел сейчас его глаза, то мгновенно бы прочел по ним все дальнейшие действия силезца. Но тот стоял как раз к нему спиной, загораживая от Матвея почти всю хижину.
– Стало быть, твою жабку зовут Агата? Добро… – тихо произнес он.
Матвей не сразу сообразил, что произошло. Рука его товарища стремительно метнулась к поясу, гибко взлетела вверх, подобно змее, и сразу же вперед. Блеснул в полете нож. Хозяйка, все с той же ухмылкой на губах, завалилась на спину.
Матвей еще непонимающе взирал на простершееся на земляном полу тело, когда Владислав, быстро перепрыгнув через труп, схватил клетку с жабой и швырнул в огонь. Раздался короткий, мяукающий крик, хижину наполнил чад паленого мяса. Тут только Матвей вышел из оцепенения.
– Ты что?!… – запоздало крикнул он, невольно хватаясь за рукоять меча.
Обернувшись, Владислав удивленно воззрился на русина.
– Тебе что, жалко это бесово отродье? Что бы было бы лучше, если бы она перерезала нам глотки во сне, или отравила? Я-то сразу понял что это за гадина.
Матвей вновь опустился на табурет. Безусловно, мерзкая карга заслужила свой конец, но мысль об убийстве беспомощной старухи вызывала у него отвращение. Владислав, вглядевшись в лицо спутника, умерил свой пыл.
– Ну что ты, друг Матвей, успокойся, – сказав он почти дружелюбно. – Одной тварью меньше на свете. Давай лучше посмотрим, что у нее в сундуках. Глядишь, не все серебро старая на блуд потратила!
…Матвей с отвращением отверг предложение Владислава поучаствовать в получении старухиного наследства, как не без здорового цинизма определил это занятие силезец. Сидя на табурете он наблюдал как тот принялся беспорядочно выкидывать вещи из сундука. На пол летели юбки из добротного сукна – синего и красного, белые сорочки и чепцы с шелковыми лентами.
– Пригодится, – приговаривал Владислав, откладывая в сторону то новые сафьяновые сапожки, то отрез красного сукна. – Обменяем, если что.
Встряхнув, с недоумением долго разглядывал подвенечное платье.
– Не иначе помолодеть собиралась, – буркнул он себе под нос. И где она интересно талеры хранила…
– Смотри-ка, – он показал Матвею медальон из бледного золота с каким-то полустертым изображением. Приглядевшись, Матвей различил человеческую голову, увенчанную козьими рогами, а по краям следы какой-то надписи, вроде латинскими буквами.