То был мой театр
Шрифт:
У Вознесенского так, без знаков препинания, построена эта баллада, да и актриса пытается читать ровно, всё вместе, без перепадов, по тут-то, в конце, вопрос, и какой! О жизни и смерти речь идет, быть или не быть, и она чуть повышает голос к концу. И хор - ох уж этот хор, как он акценты расставляет!
– вторит тихо: "До малюсенькой ли любви?!."
Жуткое ощущение. И Бабу жалко. Не только эту, но и тех, что на сцене, и тех, что рядом сидят, и тех, у кого руки ручками авосек оттянуты, и тех, что возле
Религий - нет,
знамений - нет.
Есть
Ж е н щ и н а!
Это уже из другой оперы, из другого фрагмента того же спектакля, но тема женской доли, тема страдания и сострадания, заявленная ещё в "Стриптизе" и "Рок-н-ролле", здесь выдвинется на первый план и потом, на протяжение всего спектакля, будет выскакивать время от времени, как тот чертёнок-травести.
И Хмельницкий будет сочувственно бубнить:
Сидишь, беременная, бледная,
Как ты переменилась, бедная...
И преображённая Кузнецова на одном нерве выскажет наболевшее:
Бьют женщину. Веками бьют,
бьют юность, бьет торжественно
набата свадебного гуд -
бьют женщину.
А от жаровен на щеках
горящие затрещины?
Мещанство, быт - да ещё как!
–
бьют женщину.
... Она как озеро лежала,
стояли очи как вода,
и не ему принадлежала,
как просека или звезда.
Но будет и реванш - не реванш даже, а Страшный Суд, отмеченный неистовым темпераментом Зинаиды Славиной, - стихотворение "Бьет женщина":
... За что - неважно. Значит,
им положено -
пошла по рожам,
как бельё полощут.
А Зинаида ещё себя подзуживает, подзаводит:
Бей, реваншистка!
Жизнь - как белый танец.
Не он,
а ты его,
отбивши,
тянешь.
Пол-литра купишь.
Как он скучен, хрыч!
Намучишься, пока расшевелишь.
Ну можно ли в жилет пулять мороженым?!
А можно ли в капронах
Самой восьмого покупать мимозы -
можно?!
И совсем с другой стороны раскрывается та же женская тема в аскетическом исполнении Аллой Демидовой "Монолога Мерлин Монро". Впрочем нет, женщина тут, что называется, сбоку припека - атрибутика женская, а тема-то другая:
Невыносимо, когда бездарен.
Когда талантлив - невыносимей.
Женщине же и талантом-то быть ещё трудней... Таня Сидоренко, очень красивая актриса, тоже иногда работала в этом эпизоде... Так вот, у неё в первой фразе акцент был на первом слове: "Я - Мерлин..." И так через всю балладу: "Кому горят м о и георгины...", "М е н я раздавят...". Демидова же создавала обобщённый характер Беспричинного большого страдания большого таланта, Дара Божьего!
Но страсти нельзя нагнетать до бесконечности. От постоянного употребления стереться, атрофироваться может всё что угодно. Театр это отлично знает. И знает цену слов, которые тоже подвержены девальвации. Поэтому-то на Таганке дистанция от великого до смешного много короче хрестоматийного шага.
Комплекс противоречий - вот что такое наш мир. И всему -когда к счастью, когда к несчастью - есть в нём место. Стихотворение, давшее название и поэтическому сборнику, и спектаклю, исполнялось в нём в этакой шутливо-плутовской манере. Выходил на сцену белокурый бестий Юра Смирнов, доигравшийся потом до запоев в амплуа разного рода национальных наших русских прохиндеев. Про Смирнова говорят, что он актер редкого "отрицательного обаяния", и пока все без исключения режиссёры нещадно эксплуатируют его фактуру, подкреплённую умением.
В "Антимирах" он выходил на сцену со связкой воздушных шаров, пародийно символизировавших эти самые антимиры в космическом смысле. А пацанёнок-травести сигареткой прожигал эти шары, огорчал Букашкина, если, конечно, считать, что Смирнов играл антигероя этого стихотворения:
Живёт бухгалтерок Букашкин
в кальсонах цвета промокашки,
Но как воздушные шары
над ним горят антимиры...
Тем самым тема антимиров нарочито приземлялась: в нас антимиры и рядом с нами; в себе холопа-Букашкина надо истреблять.
Не больше терпимости проявлял театр к романтическому идеализму. Высоцкий со Смеховым разыгрывали две главы из "Озы", в том числе главу - реминисценцию знаменитого "Ворона" Эдгара По. В оригинале ворон в ответ на все вопросы героя повторяет лишь одно английское слово: nevermore - "никогда, больше никогда". Перенесенный же на национальную и временную нашу почву, "Ворон" Вознесенского твердит: "А на фига" - а по подбору рифм тут незвучно слышится здоровый русский мат.