«То было давно… там… в России…»
Шрифт:
Приехали мы к приятелю. Со станции повез нас толстый кучер, в низких санях. Городок в канун праздника приветливо блестел окнами. На душе было необыкновенно радостно, дух захватывало от какого-то сердечного веселия.
Завтра Рождество! Все мы — молодые, бодрые, нарядные, Коля в студенческом мундире: пуговицы блестят, усики чуть-чуть закручены, и пробор примазан фиксатуаром [307] , не слушаются молодые волосы.
На деревянном крыльце дома, с цветными стеклышками по краям, нас встретил приятель с женой. В доме тепло, топится лежанка, пол покрыт деревенскими циновками. Приятель в новом черном сюртуке и белом галстуке, жена — в голубом платье с красным бантиком. Все новое! Пора к вечерне. Пойти необходимо: как же, там все…
307
фиксатуар —
В столовой — круглый стол, белоснежная скатерь, и на ней — о, Господи! — окорока, поросенок заливной, поросенок жареный, рыбы маринованные, балыки, семга, навага, целый осетр — кругом узоры гарниров, и кажется, что осетр смеется, — колбасы, цветные вина в графинах и бутылки в золотом песке и серебряном. Стол закусок стоит отдельно. Там обилие невероятное: смирновка, березовка, осиновка, рябиновка и, черт его знает, еще какая! Икра зернистая и паюсная, соленья, копченья… разве все перечтешь! А рядом еще чайный стол: крендели, бисквиты, баранки, бублики с маком, изюмом… На окнах занавески кружевные, с розовыми бантами, икона в углу, лампады. Жена и сам наш друг Вася блещут молодостью. У нее веселые глаза с заводом и улыбка приветливости, зубы — жемчуг.
И все-то — как новое, как игрушки из магазина. И мы тоже с Колей-студентом — как новенькие игрушки!
В соборе битком народу. Идем, боком проталкиваемся. Взяли свечи. Среди дыма кадит духовенство в новом облачении. Красавец диакон со светлыми пышными волосами голосисто выводит «Многая лета». Слева от нас — исправник с супругой. Она — высокая, красивая хохлушка. Брюнетка, причесана с челкой. В ушах круглые золотые серьги, как кольца, вся в белом. Сияет. Рядом доктор в очках, чиновники, дамы, барышни, — все расфранченные. Торжественно заливаются певчие.
— Посмотри, — говорит мне Коля, — исправница хорошенькая какая! На нас глядит, брат. Думает — кто такие?
— В храме ты ведь, а и здесь глаза пялишь, — отвечаю ему шепотом.
Коля выпрямился и глаза поднял кверху, как бы в небо.
— Николай, — говорю, — что ты свечой-то, смотри, сюртук Васе закапал. Что все вертишься?
— Посмотри-ка, в розовом, какая хорошенькая! — опять шепчет Коля.
— Опять за свое? Вот, погоди, скажут — социалист!
При выходе остановились на паперти. Начались поздравления. Исправник подал руку Васе, исправница ему что-то сказала, смотря в нашу сторону, и рассмеялась. Мы шли пешком, и с нами знакомые Васи. Говорили, что Евтохий хорошо служил, но ему до Антония далеко. Дома — горничная и кухарка целовались с барыней, а та подносила им отрезы ситца. Кухарка радовалась: вот, мол, я такого и хотела. Гости принялись за водку. Какой-то подрядчик жал Васе руку, говорил:
— Что мне, исеныт [308] , пароход? Я сам пароход буду! Все достанем, Василий Сергеич, не беспокойся. Ассигновку подпишут, так мы у острога стену завернем, исеныт. Самому бы только туда не попасть.
И он неудержно хохотал. Пил и закусывал, щеки его лоснились и горели. Видно было, что Васю окружают деловые люди.
Гости уселись за карты, а мы с Колей пошли спать. Утром узнали, что исправник пригласил нас к себе на вечер, на елку.
— Я рад, — сказал Вася, — только вот, Николай, уж ты очень завираешься, когда с бабами, и глаза пялишь. Надо поосторожней. Исправница ведь это не венгерка какая-нибудь из «Яра». Я здесь положение занимаю. Понять надо. Так что ты — не очень!
308
исеныт — значение установить не удалось.
— Позвольте, — обиделся Коля, — я-то, брат, знаю тон. Моя мамася (он картавил), брат, Смольный монастырь, то есть институт, кончила с шифром [309] .
— Я, брат… я, брат, — передразнил его Вася. — А помнишь, как тебя сифоном всего облили на станции Пушкино за волокитство?
— Ну да ведь это буфетчик, хам, хамище. Да я
309
…Смольный монастырь… кончила с шифром — Смольный институт для благородных девиц был первым в России учебным заведением для женщин. Основан И. И. Бецким по указу Екатерины II в 1764 г. в Санкт-Петербурге, при Воскресенском Смольном Новодевичьем монастыре под названием «Воспитательное общество благородных девиц». В институт принимали дочерей дворян и готовили их для придворной и светской жизни. В программу входило обучение словесности, истории, географии, иностранным языкам, музыке, танцам, рисованию, светским манерам и др. Обучение продолжалось 12 лет и делилось на четыре возраста по три года каждый. Ученицы были обязаны носить особые форменные платья определенного цвета: в младшем возрасте — кофейного, во втором — голубого, в третьем — серого и в старшем возрасте — белого. По окончании института шесть лучших выпускниц получали высшую награду — «шифр»: золотой вензель в виде инициала императрицы, который носили на белом банте с золотыми полосками. Некоторые воспитанницы становились фрейлинами двора.
Мы с Васей засмеялись.
— Погодите, узнают потом. Мы, брат, такую конституцию покажем, все рот разинут. Тогда узнают. Перестанут смеяться. Вы думаете, что? Все, брат, ждут этого. Мы разорвем эти цепи. Придет весна, брат. Такие цветы расцветут, пускай тогда буфетчик попробует сифоном брызгать. Я его, хама, на гильотину отправлю.
Коля рассердился не на шутку.
— Слышишь, Николай, ты не очень-то! А то попадешь в Сибирь вот за эти разговоры.
— Я, брат, за идею готов страдать. Нас таких немало.
— Так чего же ты все за чужими женами волочишься? — засмеялся Вася.
— Да что такое жена? Эмансипация, брат, нужна. Женщина не раба. Тут сифон не поможет…
В большом зале исправника, залитая свечами, украшенная картонажами, конфетами и игрушками, блестела елка. Кругом толпились дети. Исправник и его жена с улыбкой раздавали подарки: хлопушки, пряники, колпаки, куклы. У буфета старшие пили оршад [310] и ели мороженое. Когда гости стали разъезжаться, исправница позвала нас в свою комнату.
310
оршад — здесь и далее: прохладительный напиток различных способов приготовления.
— Вы видите, — сказала она, — я очень занята, а потом, когда уедут, мы будем ужинать. Оставайтесь! У меня вот альбом, вы здесь нарисуйте что-нибудь, — обратилась исправница ко мне.
— А вы напишите, — сказала она Коле.
— Я счастлив, — ответил Коля. — Сейчас же напишу вам стихи.
Он взял альбом и написал быстро, потом подвинул мне и сказал:
— Ну, валяй, рисуй!
Я стал читать: «По небу полуночи ангел летел…»
— Что же это? — говорю, — ты Лермонтова списал?
— Не беспокойся, — ответил Коля, — я, брат, знаю, меня не учи. Рисуй себе.
Я нарисовал зиму в деревне.
Подошла исправница:
— Вот хорошо, все мне на память пишут. Прочтите, молодой человек.
Коля прочел: «По небу полуночи ангел летел…» [311]
— Прекрасно, как складно, и как вы это скоро! Да вы сочинитель!
— Я? Сколько хотите, — не сморгнул глазом Коля.
— Ну, напишите еще что-нибудь!
Коля написал:
311
«По небу полуночи ангел летел…» — первая строчка стихотворения М. Ю. Лермонтова «Ангел» (1831).