То, что мы оставили позади
Шрифт:
К моему удивлению Люсьен взял кружку. Он поднял её на уровень глаз и осмотрел так, будто он был учёным, а горячий шоколад — это какой-то доселе неизученный представитель паукообразных.
Я постаралась не зацикливаться на том, как его губы обхватили кончик трубочки. На том, как его кадык шевельнулся от одного глотка. Но я заметила, что его гримаса получилась какой-то запоздалой.
— Отвратительно, — сказал он, подвигая ко мне кружку. — Теперь довольна?
— Просто в экстазе.
Он взял свой кофе, но не пил. Может,
Мне надо было открыть новую трубочку. Надо было показательно избегать того места, где были его губы. Но я этого не сделала. Вместо этого я выудила трубочку из напитка, заново воткнула со своей стороны и сомкнула свои губы на том месте, где ещё несколько секунд назад были его губы.
Тёплое сахарное блаженство покрыло мой язык, сопровождаясь лёгким похрустыванием посыпки.
Я обхватила руками кружку и закрыла глаза, чтобы растянуть этот крохотный кармашек идеальности.
Вновь открыв их, я обнаружила, что Люсьен смотрит на меня с… каким-то сложным выражением лица.
— Что? — спросила я, отпустив трубочку.
— Ничего.
— А по твоему взгляду не скажешь, что ничего.
— Я смотрю на тебя и считаю секунды до того момента, когда этот завтрак закончится.
И вот так запросто мы вернулись к привычному.
— Укуси меня, Люцифер.
Он вытащил телефон и игнорировал меня, пока я осматривала собравшуюся толпу завтракающих.
В закусочной царила привычная утренняя обстановка. Постоянные посетители были в основном пенсионерами, среди которых затесалось несколько человек с лошадиной фермы и, конечно же, привычные байкеры. Нокемаут представлял собой необычную смесь старых конских богачей, ищущих свободы беззаконников и бывших вашингтонских служащих средних лет, уволившихся после выгорания.
Я чувствовала на себе взгляд Люсьена и выразительно отказывалась смотреть на него.
— Ты не обязан делать это, знаешь. Уверена, у тебя есть дела поважнее, — сказала я наконец.
— Есть. Но я сегодня не буду тем, кто разочарует твою мать, — сказал мой мрачный сосед по столику.
Мой взгляд должен был воспламенить его.
— Тебе требуется больше или меньше энергии, чтобы каждую секунду дня быть засранцем? Потому что я не могу понять, то ли это твой режим по умолчанию, то ли ты реально прикладываешь для этого усилия.
— А это важно?
— Раньше мы ладили, — не знаю, почему я того сказала. Мы по молчаливому согласию никогда не обсуждали тот период наших жизней.
Его взгляд скользнул к моему правому запястью, выглядывавшему из-под рукава.
Мне хотелось спрятать ладонь на коленях, но я упорно держала её на виду посреди стола.
— Тогда мы ничего не понимали, — хрипло произнёс он.
— Ты разъяряющий.
— Ты раздражающая, — огрызнулся он.
Я стиснула свою трубочку для напитка так, будто ей можно было
— Аккуратнее, Пикси. У нас есть зрители.
Прозвище заставило меня вздрогнуть.
Я сумела оторвать взгляд от его дурацки привлекательного лица и осмотрелась по сторонам. Многие глаза наблюдали за нашим столиком. Я не могла их винить. Всему городу было известно, что мы с Люсьеном не можем терпеть друг друга. Вид того, как мы «наслаждаемся» завтраком наедине, уже наверняка спровоцировал цепочку сплетен. И любой из этих людей без проблем доложит обо всем моей матери.
Я аккуратно вернула трубочку во взбитые сливки.
— Слушай. Если ты слишком упрям, чтобы уйти, и не хочешь рассказывать мне, почему вы с моей матерью лучшие друзьяшки, давай найдём тему для разговора, которая поможет нам перенести этот бесконечный завтрак. Что ты думаешь о… погоде?
— О погоде? — переспросил он.
— Да. Мы можем согласиться, что на улице есть погода?
— Да, Слоан. Мы можем согласиться, что погода есть.
Его тон был таким снисходительным, что я хотела схватить бутылку кетчупа из стальной подставки и выдавить всё содержимое на него.
— Твоя очередь, — сказала я.
— Ладно. Уверен, мы можем согласиться, что ты одеваешься как взбесившийся подросток.
— Уж лучше так, чем как угрюмый гробовщик, — огрызнулась я.
Его губы изогнулись, а затем его лицо снова приняло типичное выражение раздраженной скуки.
Колокольчик на двери закусочной звякнул, и внутрь вошёл Уили Огден.
Все разговоры утихли, когда взгляды метнулись от нас к Уили.
Люсьен не шевельнул и пальцем, но я всё равно ощутила, как за столиком воцарился холодок.
Я почти не видела бывшего шефа полиции после того инцидента, когда Тэйт Дилтон, взбунтовавшийся бывший коп, объединился с Дунканом Хьюго, сыном мафиози, чтобы застрелить Нэша Моргана. Уили, чьё долгое правление на должности шефа полиции сопровождалось старым-добрым непотизмом (непотизм — то же самое, что и кумовство; давать знакомым работу не на основании их профессионализма, а по связям, — прим.), дружил с провинившимся офицером, но загладил свою вину, когда застрелил Дилтона. После этого моё мнение об Уили улучшилось на несколько очков. Я даже почти улыбнулась ему, когда увидела его в продуктовом магазине.
Взгляд бывшего шефа полиции остановился на нашем столике. Он застыл, если не считать зубочистки в углу рта, которая двигалась вверх-вниз, затем он резко развернулся и пошёл искать место в противоположной стороне закусочной.
Холодный взгляд Люсьена не отрывался от мужчины.
Я почувствовала что-то. Что-то, подозрительно напоминавшее чувство вины, и это заставило меня обороняться.
— Знаешь, если бы ты мне всё рассказал, я бы не…
— Не надо, — перебил он так, будто говорил карапузу не совать палец в розетку.