Точка опоры. В Бутырской тюрьме 1938 года
Шрифт:
Что же это такое? Тут же, почти рядом, высокий военный склонился у постели над закутанной в простыню женщиной, а она с какой-то особенной нежностью застегивает ему гимнастерку.
В спину мне хлещет дождь. Вдруг военный поднимает голову. Черные блуждающие глаза, плотно сжатые губы. Он приближается к окну. Лейтенант Котелков. Хочу бежать, но не в силах сдвинуться с места. Ноги — неживые. Невольно пронзила мысль: неужели наяву? В тот же миг пришел в себя, очнулся, открыл глаза.
Камера. Рядом бородатый Пучков-Безродный прихлебывает из жестяной кружки чай. У стола нехватает на всех места. Здесь же, расстелив на нарах носовые
— А можно будет узнать, что пишут в газетах? Вы их читали?
— Конечно.
— Можно, да?
— А что вас интересует? Если хотите, я дам краткий обзор газетных новостей.
— Вот это вы умница! Ну, я весь внимание.
— Что-либо знаете о перестройке Тверской?
— Нет, мало знаю, так как несведущий.
— Тверская расширяется… От Охотного по всей правой стороне строятся новые дома по проекту архитектора Мордвинова.
— Да ну! Очень интересно! Я вас хочу спросить, как в Испании?
— Кажется, дело идет к победе…
— Хорошо, очень хорошо, это мы всегда приветствуем. А более подробно можно?
— Подробно? Конечно. На днях попалась в «Правде» большая статья Елизаветы Кольцовой. Пишет про крупную победу республиканцев в боях на Эбро. Обращают на себя внимание и слова Андре Марти.
— Что же он сказал?
— Он сказал, что урок войны в Испании чрезвычайно показателен, что рука Гитлера, занесенная над Испанией, схвачена в клещи героическим сопротивлением республиканцев на Эбро.
Кондратьев посмотрел на меня и тихо произнес:
— Да, платить за все придется.
— За что же платить?
— Да нет, так, не буду обременять, продолжайте.
— Я рассказал кратко об Испании, а теперь о Чехословакии.
— Ну, давайте, говорите.
— Двадцать первого сентября вечером чехословацкое правительство капитулировало, мотивируя капитуляцию отказом Франции и Англии помочь в случае военного нападения Германии…
— Да ну!.. Что вы говорите?.. Ну, а мы?
— В последнюю минуту чехи заявили, что на помощь СССР надеяться нечего.
— Вот как? Ну, а дальше?
— А дальше Венгрия предъявляет ультиматум, и к ней отходит южная и юго-восточная часть Словакии и Южная долина Карпатской Украины. А на днях предъявила ультиматум Польша. Она требует Тешина.
Кондратьев угрюмо сдвинул брови:
— Да, хорошего это предвещать не может… До крайности безотрадная картина.
— А я еще вот про что хотел рассказать: читаю на днях «Правду», смотрю, известия из Базеля. Рассказывается про какую-то фашистскую листовку насчет календарных сроков захвата территорий. И прямо поразительно: на весну того года планировался захват Австрии, а на осень Чехословакии, и вот, — пожалуйста! Однако далее поверить трудно: на весну тридцать девятого — Венгрия,
— Да, сейчас время показало, что платить за все придется.
— За что же платить?
По лицу Кондратьева скользнула усмешка.
— Это требует большого разговора. Продолжайте лучше вот то, о чем вы говорили.
— Мне все равно, но будьте снисходительны к моей наивности. Кондратьев скосил глаза:
— Ну уж что вы, что вы! Все это лишнее. Если говорить серьезно, я сам кое- чего не знаю. Задача в том, чтобы понять, что и зачем.
— Тогда, если хотите, продолжу краткий обзор.
— Ну, давайте!
— Вот еще о событиях в Палестине.
— О событиях в Палестине? — Кондратьев повернул голову и привстал на уровне моего плеча. Замахал кому-то, приглашая к нам в угол. И вот пробирается к нам новое для меня лицо.
— Вы еще не знакомы? — спросил с улыбкой Кондратьев. Познакомьтесь — доктор Домье… Присаживайтесь, доктор. Я думаю, что вас всегда интересуют события в Палестине, о которых расскажет нам наш новый товарищ. Доктор как-то хорошо, приветливо посмотрел на меня. Он выглядит на все пятьдесят. Лоб изборожден глубокими морщинами, а в глазах сверкают умные смешинки. У него необыкновенно выразительное лицо.
— Вы меня не поняли. По сегодняшним событиям ничего сверхсенсационного не расскажу. Германские и итальянские агенты ведут подрывную работу; там тоже уже есть фашисты. Они завозят оружие, создают повстанческие отряды… В Берлине, как я читал в «Правде», находится центр пан-арабской организации.
Доктор Домье совсем близко смотрит мне в глаза. Но вот он повернул свой строгий профиль на Кондратьева. Кондратьев молча улыбается.
— Ты имеешь лишь то, что видят глаза твои, — проговорил мягким голосом доктор Домье.
— Куда это вы заворачиваете? — спросил Кондратьев, глядя на доктора с улыбкой.
— Я чувствую, что мне следует рассказать одну историю, которая описана в Библии.
— Ну, давайте, доктор, говорите.
Доктор поглядел на Кондратьева, провел рукой по голове:
— Есть люди, вроде вас, которые мыслят по очень простой схеме, — опять скажете, что все библейские истории — басни, выдумки разные…
— Ну, ну, давайте, рассказывайте, обращайте в свою веру.
— Отчего бы и не обратить?.. Ладно, нужно к себе… я, признаться, устаю от таких разговоров.
Доктор встал и направился к своему месту, а Кондратьев выставил грудь:
— Мы с ним тысячу раз вот так говорили; упрямый, просто сил нет… Хочу еще вас спросить: ну, а что в театрах нового?
— Ничего нового… Мейерхольда закрыли.
— Закрыли театр Мейерхольда? Да ну!… Когда?
— В январе этого года… В декабре прошлого года появилась в «Правде» разгромная статья Керженцева, а через двадцать дней театр закрыли.
Очень интересно. Попросил бы рассказать.
Да что тут рассказывать. Многие не любили его за беспокойный характер. И конце концов все его тревоги и искания были не по их мерке. Я только хотел увидеть его, подойти я сказать какие-то слова, но не решился. Ну, я написал письмо Сталину, и в тот же вечер отправил по почте. Что вы написали? Я просил защитить Мейерхольда. Кондратьев посмотрел на меня: