Точка опоры
Шрифт:
«Впрочем, когда я только вошел в стаю, я был уверен, что никогда не смогу выполнить приказ Альбуса. Думаю, именно поэтому Гарри и хотел, чтобы я немедленно вернулся». Надо сказать, что стая Мойера была необычной. Чем-то она даже походила на семью: все друг о друге заботились, даже жили в одном огромном доме. Это притом, что обычно стаи лишь собираются несколько раз в месяц, а живут поодиночке. Сначала Ремус относился к этим оборотням враждебно и с подозрением — ведь они приняли свою сущность, приняли тот факт, что в них живет волк, который в полнолуние вырывается наружу, который может убить каждого встречного. Люпин априори считал их убийцами. Только как такое было возможно? Может ли веселый Крис или обворожительная Эльза быть хладнокровными убийцами?
— Эй, Реми, ты чего притих? — к нему подошел молодой волчонок — Эдди. Немного дерзкий, но добрый ребенок. Что самое главное — не забитый, не смотрящий на этот мир печальными глазами мальчишка. Его заразили лет в шесть, но тут же приняли в эту стаю, где сразу помогли осознать тот факт, что он стал оборотнем. Его никто не попрекал, его понимали и любили таким, какой он есть. Видеть подобное отношение было необычно для Ремуса, который все время жил рядом с волшебниками, ненавидевшими всех темных тварей. Долгое время Люпин просто не замечал того, что члены стаи Мойера отличаются от Фернира: в них не было жажды крови, они не гордились своей сущностью, но в тоже время они умудрялись жить в гармонии с природой и внутренним волком.
Лишь много позже Ремус узнал, что жизнь в стаях намного отличается от того, что пишут в учебниках. Нет, не так. Что жизнь оборотней, тех, кто смог принять, что с ними случилось, отличалось от той, что вели одиночки, не желающие мириться со своей участью. Те, кто жил в стае, лучше контролировали своего волка. Некоторые умудрялись даже сохранять ясный рассудок при превращении, хотя никто, конечно, в полноценного волка так и не смог превратиться. Ведь тех, кто мог превращаться в волка по собственному желанию, называли истинными оборотнями. Только вот такие существа теперь были лишь легендой. А нынешних волшебников, зараженных ликантропией, называли раньше двоедушниками — теми, в ком жили две души — человека и животного. Эти души боролись за доминирование, именно поэтому превращение всегда сопровождалось такой болью. Истинные же оборотни, как гласят легенды, обладали одной душой — изящным сплетением волчьей сути и человеческой. Некоторые стаи, в том числе и Моейра, были близки к тому, чтобы разгадать способ превращения двоедушника в истинного оборотня.
— Ты же знаешь, Эд, я ненавижу эти нападения, — Ремус устало вздохнул. Он говорил правду. Самое главное, что многие в стае были с ним полностью солидарны. Только вот приказ альфы они не могли оспорить — законы стаи. Даже бета не могла ничего поделать с кровожадностью Френка, которому не давали покоя лавры Фернира. Ведь большая часть оборотней вставала на сторону Волдеморта из-за безнадежности своего положения: их считали изгоями и чистокровные, и магглорожденные. Конечно, они понимали, что едва ли Лорд выполнит хотя бы половину обещаний, но деваться им было все равно некуда.
— Знаю, знаю. Только ведь прямого приказа убивать не поступало. Нужно просто отвлечь на себя внимание авроров. Быть может, нам повезет, и не придется драться.
— Не думаю, что Френку этого будет достаточно, — Ремус с сомнением покачал головой. Мальчишка смерил мрачным взглядом вожака и кивнул.
— Чертов Френк. Лучше бы ты был нашим предводителем.
Люпин слабо улыбнулся. По какой-то причине он очень быстро прижился в стае и его начали уважать. За его ли философский подход к жизни или за нежелание вступать в конфликты — он не знал. Только одно было ясно: его не признают равным до тех пор, пока он не признает свою звериную сущность. Собственно, именно поэтому члены стаи до сих пор не пошли против воли Френка, хотя большая часть оборотней желала видеть вожаком стаи именно Ремуса. Когда Эльза по секрету рассказала ему об этом, бывший Мародер на время впал в ступор — он не думал, что подобное вообще возможно. Ведь в отличие от того же Кристофера, который так напоминал
Переделать себя не так-то просто, когда тебе уже за тридцать. Люпину долгие годы вбивали в голову, что оборотни — это отбросы общества, темные твари, которые приносят только боль и смерть. Отделаться от навязанных стереотипов было непросто. Очень непросто. Можно сказать, что изменение мышления Ремуса больше походило на ломку. Постепенно все-таки он начал по-другому смотреть на этот мир, перенимая взгляды своих сородичей в стае, симпатия к очаровательной Эльзе увеличила скорость этого процесса. Лишь страх не давал Люпину полностью раскрепоститься и признать самого себя. Ведь у него еще был Гарри. И он боялся, что если примет свою сущность оборотня, то сын Джеймса его не поймет и не простит. То, что юный Поттер, уже зная о его недуге, продолжал общаться с Ремусом, тот благополучно забыл.
Потом были письма. Первое вызвало шквал эмоций и полную сумятицу в душе. Люпин совершенно не знал, как сообщить Гарри, чем он занимается: уверенность в том, что тонкие намеки мальчик не поймет, была непоколебимой. Но Поттер его удивил — он все понял, начал беспокоиться, а еще высказал пару интересных идей о Дамблдоре в частности и о ситуации в мире в целом. Все страхи внезапно показались глупыми. Возможно, еще полгода назад мальчик мог обидеться, но уже тогда бы простил, даже если бы не понял. Теперь же Ремус почему-то был уверен: Гарри точно поймет его и примет любым. С одним условием: Люпин должен быть правдив с самим собой и счастлив.
«Сегодня. Сегодня все будет кончено: я переступлю черту, стану тем, кем должен был стать еще много лет назад. И тогда смогу встретиться с Гарри и смело взглянуть ему в глаза». Только для этого нужно было сначала сразиться с волком, что живет внутри него, а потом еще и с безумным Френком. Интуиция подсказывала — придется делать это одновременно. Волков шестое чувство никогда не подводило.
* * *
Колокола Хогвартса возвестили о начале праздника. Шумная толпа учеников стремительно ворвалась в Большой Зал и пораженно замерла. Преподаватели постарались на славу: исчезли столы и знамена факультетов, помещение увеличилось в два раза, а зачарованный потолок украшало сияние Северной Авроры. Ноги утопали в прохладном на ощупь тумане, царил полумрак — небольшие световые шары парили в пяти метрах над полом, излучая призрачное сияние. То тут, то там возвышались разрушенные колонны, стилизованные под старину, увитые волшебным плющом. На небольшом постаменте пристроился оркестр, состоящий из приведений Хогвартса. В небольших нишах расположились огромные тыквы, в которых горели волшебные свечи. Около окон стояли банкетные столы и скамейки. Время от времени в воздухе проносились летучие мыши.
Не было напутственных слов со стороны директора, не было вообще никакого официального начала. Дамблдор просто вышел на середину зала, обвел всех присутствующих лучезарным взглядом, взмахнул руками вверх и хлопнул в ладоши. К потолку взвились две ракеты, под самым сводом они взорвались фейерверками. Ученики радостно взревели, тут же музыка заструилась в воздухе, а Альбус стремительно покинул помещение. Лишь немногие увидели, что лицо директора было мрачнее грозовой тучи.
Ребята, знавшие причину этих тревог, переглянулись.
«Началось», — читалось в их взглядах.
* * *
Тьма ночи медленно опускалась на деревушку где-то в глубине Шотландии. Жители ее нервно переглядывались, но не спешили укрыться в своих домах, с минуты на минуту ожидая нападения. Бравые авроры были готовы к такому повороту событий. В лесу завыли волки, чувствуя приближение смерти.
Секунды складывались в минуты, а минуты — в часы. Внезапно исступленно залаяла собака, пронзительно взвизгнула, и все затихло. Целую минуту ничего не происходило.