Точка опоры

Коптелов Афанасий Лазаревич

Поезд набирал скорость. За окном мелькали хмурые дома с острыми черепичными крышами, мелькали каштаны с едва проснувшимися почками. В окнах зажигались огни.

Ульяновы, стоя в проходе, последний раз смотрели на вечерний город. Владимир Ильич задумчиво качнул головой.

Прощай, Мюнхен! Ты приютил нас в трудное время. Твои лучшие люди приняли нас, как друзей, оказали добрую услугу российскому революционному движению.

Впереди — Лондон.

Как-то он встретит изгнанников?

КНИГА

ВТОРАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

Над острыми крышами трехэтажных кирпичных домов клубился черный дым каминов. Трубы их торчали, как гильзы в обоймах. На каждом доме по нескольку таких обойм.

Густой туман осаживал дым до самой земли, и, хотя по-английски была еще только обеденная пора, казалось, на незнакомый город уже опустились сумерки.

— Какая невероятная мразь! — невольно вырвалось у Надежды, не отрывавшейся от окна вагона.

— Какая громадина! — вполголоса отметил про себя Владимир Ильич, стоя рядом с женой. — Вот уж действительно твердыня капитализма! Посмотрим, посмотрим, насколько она еще крепка.

Повернулся лицом к Надежде Константиновне:

— Мразь, говоришь? Ты права — иного слова тут и не подберешь. Лондон, как видно, показывает себя в своем обычном облике.

Тень задумчивости скользнула по лицу Ленина.

— Н-да, Потресов не зря опасается — с больными легкими сюда лучше не показываться. Ну что же, будем работать без него. Нам не привыкать. А он пусть дышит чистым альпийским воздухом.

Иногда поезд нырял под город. Да и тесные улицы рабочего района английской столицы с их продымленными домами напоминали туннели. Наконец колеса вагонов загрохотали по мосту. За окнами показалась бледная, будто оловянная, полоска Темзы.

— Вот мы и приехали! С чем тебя и поздравляю.

Владимир Ильич помог жене одеться, снял с багажной полки их единственный чемодан, надел коричневое пальто, шляпу-котелок, купленную специально для Лондона, и сунул в карман немецкую газету, свернутую так, чтобы было видно ее название — «Vorwarts».

Поезд замер у одного из перронов шумного вокзала Чаринг-Кросс. Ульяновы спустились с подножки, посмотрели по сторонам. Сделали несколько шагов вдоль поезда и опять остановились.

Их приметил стоявший в стороне незнакомый человек в очках, с темной бородкой и слегка обвисшими усами; проходя мимо них, глянул на газету в кармане приезжего и просиял: «Они!» Повернувшись, приподнял шляпу.

— Простите, вы из Мюнхена? Владим…

— Из Мюнхена. Якоб Рихтер, — перебил Ленин, протягивая руку. — Спасибо, Николай Александрович, за встречу. — Указал глазами на жену: — Познакомьтесь — фрау Рихтер.

— Слышал о вас, — сказал Алексеев, слегка пожимая руку Надежды Константиновны. — От Калмыковой слышал. От Петра Струве. Насколько помню, по его поручению вы переводили книгу Веббов. Кажется, еще в Сибири.

— Да. Мы вместе с Якобом, — подчеркнула Надежда Константиновна.

Ульяновы

тоже немало слышали об Алексееве от общих знакомых. Знали, что он состоял в одном из кружков «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», был арестован, как выражались следователи, «за преступную пропаганду идей социализма в рабочей среде». Три четверти года просидел в камере 193, хорошо знакомой Владимиру Ильичу по его четырнадцатимесячному заключению, а потом был сослан в Вятскую губернию, откуда два года назад бежал сюда. Из самых надежных надежный человек!

— Мы тут на виду, — сказал Николай Александрович. — Пойдемте. Я нанял кэб. По-нашему извозчика.

— Кэб, кэбмен — это мы знаем, — улыбнулся Ленин. — А в вагоне из разговора англичан, соседей по купе, ни единого слова не могли понять. Благо, выдавали себя за немцев.

— Инглиш мы изучали по книгам, главным образом в тюрьме, — добавила Надежда Константиновна. — Теперь придется разговорный…

— Это дело наживное, — подбодрил Алексеев. — Я вот так же… Не понимал разговорного. А потом по объявлению нашел англичанина, который занимался со мной в обмен на мои уроки русского.

Они вышли на маленькую привокзальную площадь, где их поджидал кэбмен со своим нелепым экипажем диккенсовских времен. Это была старая двуколка на больших, будто у арбы, колесах, без кучерского облучка. Пассажирам полагалось сидеть впереди, и они втроем втиснулись на скамейку, под жесткий тент. А кэбмен взгромоздился на высокое сиденье позади кузова; понукая коня, неосторожно хлестнул ременными вожжами по тенту.

Николай Александрович, словно опытный гид, принялся рассказывать, что они могли бы проехать через знаменитый Трафальгар-сквер, где бронзовые львы сторожат колонну адмирала Нельсона, но в такой смог ее невозможно разглядеть.

— На той же площади, — продолжал он, — Национальная галерея. Там, помимо своих мастеров, и Рембрандт, и Веласкес, и Рубенс. Много итальянцев. Словом, есть что посмотреть. Завтра она будет открыта.

— Галерея — для Плеханова, — добродушно улыбнулся Владимир Ильич. — Он в какой город ни приедет, первым долгом — в музей. А у меня почему-то не хватает времени. Но, конечно, посетим. Посмотрим. Правда, Надюша? Я так и думал, что ты согласишься. А скажите, — снова повернул лицо к Алексееву, — вы куда нас везете? Если в отель, то в самый дешевый: мы живем пока что на весьма и весьма скромные деньги партийной кассы.

— Понятно. У кого из нас, эмигрантов, водятся деньги? Я на первое время нанял для вас одну спальню. Так здесь называют недорогие меблированные комнаты. Небогатые квартиранты их сдают от себя. Тут недалеко. Возле Риджент-сквер. Район удобный. А осмотритесь — найдете квартиру.

— Спасибо за все ваши заботы. А писем для нас нет?.. Странно. По дороге мы останавливались в Кёльне и Льеже, заезжали в Брюссель. На это ушло четыре дня. Ваш адрес я сообщил в Берлин, сестре, — должна бы уже написать.