Точка опоры

Коптелов Афанасий Лазаревич

– Митя?!
– обрадовался Владимир, взбежал по крутой лестнице.
– С приездом!

– Володя!

Братья обнялись.

Надежда подымалась медленно, придерживая подол длинного платья. Дмитрий бросился к ней навстречу, дважды поцеловал руку, сказав, что второй раз по поручению жены.

– А карточку ее привез?
– спросил Владимир.

– Нет.
– Дмитрий кашлянул, прикрывая рот рукой.
– Я ведь нелегально. Делегатом от Тульского комитета.

– Знаю. А ты где-то среди лета умудрился простудиться.

– На границе

речку вброд переходил. Вода была холодная, быстрая, чуть не сбила с ног. Но это ничего, пройдет.

Надежда, извинившись, спустилась на кухню, чтобы поговорить с матерью об ужине. Елизавета Васильевна сказала, что уже успела купить белых булочек, колбасы и сыра.

Братья перешли в третью комнату наверху, и Владимир сказал:

– Я думаю, тебе тут будет удобно. Кровать завтра купим. А пока... Матрац и одеяло есть, простыни у Нади найдутся.

– А подушка у меня своя.
– Дмитрий, улыбаясь, указал глазами в угол комнаты, где стояла его корзина из тонких ивовых прутьев, к крышке которой была привязана крученым шнурком подушка в плотной парусиновой наволочке. Я по-дорожному. По-российски...

Сели на ящики, и Владимир принялся расспрашивать сначала о матери и Маняше, потом об Анюте, тайно вернувшейся в Россию, и под конец о Марке. Как он там, в далеком Порт-Артуре?

– Пишет, что здоров. У него хорошая работа на железной дороге... Ну а вы как тут? Елизавета Васильевна рассказала - ты болел.

– Нервы подвели. Но, как видишь, все прошло.

– Ты же совсем не отдыхаешь.

– Нет, мы каждое воскресенье уходим в горы. Чистый воздух. Прекрасный отдых!

– Но тебе надо по-серьезному. Хотя бы недели на две. Как врач, советую...

– Ишь ты!
– Владимир, вскинув голову, расхохотался.
– Уже с врачебными прописями!..
– Встал, прошелся по комнате.
– Нет, Митя, нынче нам не до отдыха. Такое сложнейшее, архисерьезное дело!

– Ты думаешь, съезд пройдет не гладко? Будут противоречия?

– Очень большие. Предстоит борьба. Серьезная борьба за чистоту марксизма!

– Вон что! А я-то думал...

– Видишь ли, Митя, мы прилагали все усилия к тому, чтобы на съезд приехали сторонники "Искры", но...
– Владимир сожалеюще развел руками. Приедут и недобитые "экономисты", и "рабочедельцы", которых - ты знаешь я критиковал в "Что делать?". Явятся бундовцы, а это трудная публика.

– Я слышал, не будет Кржижановского...

– Да, к нашему глубокому сожалению, Глеб не может приехать. В Самаре комитет работает меньше года и по положению не правомочен выбирать делегата.

– Странно.

– И еще жаль, что по той же причине не приедет Ленгник. Это крепкий человек!.. Но мы, Митя, не предаемся унынию. У нас будет, - Владимир сжал пальцы в кулаки, - искровское большинство! И победа будет за нами. Правда, искровцы тоже разные. Да, да, не удивляйся. Есть "твердые", последовательные марксисты, есть и такие, которых я бы назвал "мягкими", склонными к вилянию. Кроме искровцев и антиискровцев будут еще колеблющиеся, этакое "болото". Их предстоит

убеждать, перетягивать на свою сторону. Хорошо, что ты приехал, - одним голосом больше.

– Я поспешил, чтобы разобраться во всем.

Поднялась наверх Надежда, пригласила к ужину.

– Мы с тобой, Митя, успеем обо всем поговорить, - сказал Владимир, спускаясь по лестнице вслед за братом.
– Пойдем в парк, на берег озера. Вечер тихий, теплый...

– А в шахматы сразимся?
– спросил Дмитрий, спустившись в кухню, где был накрыт стол для ужина.

– Если удастся выкроить свободный часок... Ты знаешь, отцовские шахматы я вожу с собой, а не играл уже больше года.

Чай разливала Елизавета Васильевна; Дмитрию, наливая покрепче, сказала:

– В Питере я угостила бы вас чайком с малиновым вареньем - весь бы кашель как рукой сняло.

Ленин мчался на велосипеде: спешил в библиотеку. Но ему навстречу шел Мартов с высоким, крепко сложенным молодым человеком. Лицо у незнакомца белесое, лоб широкий, глаза светлые, кончики усов закручены шильцами. Несомненно, делегат. А от какого комитета?

Мартов был бледнее обычного, щеки ввалились, костюм висел, как на тонком манекене, и Владимир Ильич подумал:

"Здоров ли Юлий? После съезда нужно настоять, чтобы отдохнул в горах".

Притормозив, соскочил с велосипеда; заговорил раньше, чем Мартов успел представить делегата:

– Я - Ленин. А вы?

Шотман назвался.

– Александр Васильевич?
– переспросил Ленин, не выпуская его руки. Для съезда - Горский? Очень хорошо, что приехали загодя. Познакомитесь со всеми. А от какого вы Питерского комитета?.. От Вани? Значит, мы единомышленники!

Еще раз пожав руку Шотмана, Владимир Ильич повернул велосипед и жестом пригласил к себе:

– Тут рядом...

– Ты куда-то спешил? Если за газетами, то я запасся.
– Мартов указал глазами на свои карманы, из которых торчали утренние местные газеты и рукописи для "Искры".

Владимир Ильич сказал, что в библиотеку он еще успеет, а поговорить им необходимо сейчас же. Мартов был рад, что разговор пойдет в его присутствии. Теперь, накануне съезда, его особенно интересовали все малейшие нюансы воззрений и намерений Ленина.

В ожидании чая, которым занялась Елизавета Васильевна, Владимир Ильич, навалившись грудью на кромку стола, расспрашивал Шотмана, сидевшего по другую сторону. Александр Васильевич рассказал, что он был партийным организатором Выборгского района, работал токарем на заводе Нобеля.

– Великолепно!
– Ленин, коснувшись пальцами правой руки своей груди, сделал широкий жест в сторону собеседника, как бы одаривая его радостью. На съезде будет три токаря: один из Киева, другой из Тулы и вот вы. Хорошо! Но и при этом нельзя не пожалеть, что мало рабочих.

"А чего же тут жалеть?
– мысленно возразил Мартов, покуривая у открытого окна.
– Все равно их роль сведется к молчаливому голосованию, а решающее слово будет принадлежать нам, интеллигентам, теоретикам".