Точка опоры
Шрифт:
Не доходя до крыльца, Димка миновала пустую карету и юркнула в ворота. Там тоже никого не оказалось.
На улице - редкое счастье!
– извозчики поджидали седоков. Димка впрыгнула в нарядные санки, прикрыла колени полостью и дотронулась до спины бородача:
– На Крещатик! На чай добавлю четвертак!
Застоявшийся конь рванул полной рысью, позади вился снежок...
На людном Крещатике, оставив извозчика, она, так ловко изменившая обличье, сумеет затеряться среди пешеходов, скроется в переулке и быстренько дойдет до явочной
Тем временем второй конвоир, ругая и поторапливая кучера, вышел во двор и, не обнаружив в карете арестантки, подбежал к первому конвоиру, сторожившему у нужника:
– Ты чего тут?! Где она?
– Попросилась до ветру. Невтерпеж ей было...
Подождали. Потом поторопили окриком - никто не ответил. Второй конвоир метнулся за стенку, стукнул прикладом в дверь.
– Выходи!..
И опять никто не отозвался. Распахнул дверь - на досках лежали серая накидка и шляпа с вуалеткой.
..."Неужели, неужели вырвалась?.. Да правда ли это?" - стучало в моей голове, - писала Димка, сидя у торцовой стороны стола Надежды Константиновны.
– Я прямо отказывалась верить, что это не сон. В тюрьме я часто видела подобные поразительно яркие сны.
Только на Крещатике, по обыкновению многолюдном, мною овладела жуткая радость. До этого я все время была совершенно спокойна и, если бы меня взяли, нисколько бы не удивилась. А тут, на Крещатике, я заволновалась и потеряла самообладание...
Говорят, Новицкий ужасно бесновался, будто бы сам выбежал на улицу в одном мундире и кричал: "Лови ее, лови ее!", когда меня уже давно не было, потом будто бы отдал приказ: "Достать ее во что бы то ни стало!"
– Ты, Димочка, в счастливой рубашке родилась!
– сказала Надежда, приняв от нее исписанные листки для "Искры".
– Под счастливой звездой!
– добавила Елизавета Васильевна.
– Риск-то какой был. Дай-ка я тебя, голубушка, поцелую.
– Если бы не друзья, мне бы не укрыться. И не вернуться сюда, сказала Димка.
– Нам народ - друг. Вот и удалось мне...
Она облегченно вздохнула: хотя и не до конца, а выполнила свой долг. И Владимир Ильич не будет упрекать за неосторожность в Кременчуге, где была схвачена филерами.
2
Январским утром, придя на службу, адъютант генерала Новицкого увидел на своем столе корзину с хризантемами. Откуда это? Дежурный офицер сказал, что принес паренек будто бы из оранжереи. По чьему-то заказу. Презент к юбилею его превосходительства!
А не бомба ли?
Осторожно отделяя стебель от стебля, адъютант заглянул в корзину. Там лежал пакет, склеенный из большого листа плотной бумаги.
Генерал появился в присутствии в отличном расположении духа. Подбородок его был выбрит досиня, усы нафабрены, волосы, зачесанные на косой ряд, слегка взбиты. Тщательно проутюженный портным голубой мундир сиял, как новенький. Едва он успел пройти за свой длинный стол, как адъютант поставил перед ним
– Вашему превосходительству в собственные руки.
– Да?!
– Генерал, улыбнувшись, тронул указательным пальцем сначала правый, потом левый ус - Вспомнили старика!.. Отличные хризантемы! Отправьте-ка их ко мне домой.
Кто же почтил его? Сослуживцы? Охранное отделение? А может быть, из-под усов вырвалась теплая улыбка, - губернатор?! Со вкусом подобраны хризантемы!..
Повертел пакет в руках, повел левой бровью, нависшей на глаз. От губернатора был бы форменный конверт. А на этом в правом нижнем углу каллиграфически выведено тушью: "От почитателей". Интересно!
Спросил, не доставлены ли телеграммы лично ему. Нет, пока не поступали. Первым, несомненно, поздравит шеф жандармов. А вдруг да сам... государь? Нет, лучше пока не думать, не загадывать...
Ножницами вскрыл конверт, достал лист, остро пахнущий типографской краской. Адрес! Но почему оттиснут не золотом?.. И шрифт мелкий...
Надев очки, начал читать:
"Киевский комитет Российской социал-демократической партии..."
"Что?.. Что?.. Да как они посмели?! Негодяи!"
А вдруг это ультиматум?.. Нет, адрес: "...генералу Новицкому по поводу 25-летия его жандармской деятельности и предполагаемого оставления им поста начальника Киевского жандармского управления".
И обращение почтительное: "Ваше превосходительство, высокопочитаемый Василий Дементьевич! До нас дошла весть, что Вы, Ваше превосходительство, собираетесь покинуть тот пост, на котором Вы со славой подвизались уже четверть века; она повергла нас в глубокую скорбь. Не имея высокой, хотя, может быть, несколько опасной, чести быть лично известными Вашему превосходительству, мы не видим нужды заискивать перед Вами и говорим от полноты сердца..."
Лоб у Василия Дементьевича взмок, щеки стали лиловыми, и он с размаху стукнул кулаком по столу.
– Пасквиль!.. Наглецы!..
Хотел смять бумагу дрожащими пальцами, но вовремя одумался: нельзя не ознакомиться. Тут может оказаться какая-нибудь зацепка для арестов негодяев, для будущего дознания. И хотя посиневшие губы кривились от возмущения, генерал продолжал читать:
"Многие тысячи лиц подвергнуты Вами за это время аресту, еще большее число - обыскам, несколько сотен людей отправили Вы в более или менее отдаленные места Европейской и Азиатской России. При этом у Вас была своя система. Лишь в редких случаях Вы искали себе жертв в рядах той или другой революционной фракции и систематически избегали трогать нас, членов комитета Социал-демократической партии, уже по многу лет принадлежащих к его составу. Наша новая типография существует в Киеве уже почти четыре года, за эти годы беспрерывной работы шрифт успел стереться, и хотя это Вы обшарили не менее тысячи квартир, но при этом Вы всегда выбирали именно те, где типографии нет и быть не может.