Точка опоры
Шрифт:
Вас упрекают за жестокость, многие говорят о Вашем бездушии и свирепости, некоторые по поводу Вашей деятельности вспоминали того щедринского генерала Топтыгина, которого послали "учинять кровопролития" и который вместо того "чижика съел", но считаем такое сравнение неправильным, так как, во-первых, Вы не раз учиняли действительные "кровопролития", а во-вторых, и съеденный Вами "чижик" своим предсмертным писком немало содействовал пробуждению киевских обывателей от их векового сна.
Либералы и просто мирные обыватели Киева говорят о Вас с ужасом и ненавистью, чуть ли не пугая Вами маленьких детей; с ненавистью и злорадством
Авторы "адреса" упомянули о благоволении высшего начальства, вверившего Василию Дементьевичу "ведение Всероссийского дела о революционной организации "Искры", и о том, что он любезно предоставил возможность обвиняемым по этому делу уйти из Киевской тюрьмы и затем благоразумно направил следствие по ложному следу; поблагодарили генерала "за все услуги" и позавидовали своим московским товарищам, которые, судя по газетным слухам, будут "осчастливлены" его помощью; выразили уверенность, что преемник "окажется достойным" своего предшественника. И поставили подпись: "Преданный Вам Киевский комитет Российской социал-демократической рабочей партии".
Василий Дементьевич снова трахнул кулаком по столу, взъерошил волосы. Что ему делать? Ведь этот пасквиль дойдет до министра. Не дай бог - до государя... До чего же обнаглели - над жандармами, верными слугами престола, потешаются! Того и жди, напечатают в этой распроклятой "Искре". На посмешище всем смутьянам!..
Затем принялся распекать офицера, дежурившего ночью: почему не задержал наглеца, принесшего корзину? Разыскать! Схватить! В оранжерее учинить обыск.
Вспомнив о цветах, приказал вернуть жандарма, отправившегося к нему на квартиру. Но корзина уже была доставлена...
3
У Слепова давно сошли мозоли с рук, пальцы стали мягче. Волосы он начал смазывать репейным маслом и перед зеркалом тщательно зачесывать на косой пробор. Купил себе рубашку с отложным воротничком и повязывал шелковый шнурок с помпончиками.
Сутки стали для него длиннее, и он не знал, куда девать время. Благо, охранное отделение выписало для него две газеты - "Гражданин" и "Московские ведомости". Читать их начинал с происшествий, потом переходил на объявления.
Статьи у него вызывали зевоту, но их приходилось просматривать по обязанности, чтобы потом самые верноподданнические строчки вслух прочитать рабочим в чайной.
Как-то его надоумили написать статейку об одном собрании своего общества вспомоществования, в охранном отделении исправили его ошибки, перепечатали на машинке, и он отнес рукопись в редакцию "Московских ведомостей". Через два дня увидел свою "писанину" в газете. Внизу стояла подпись: "Рабочий Ф. А. Слепов". Вот как! Он - единственный из всего общества! Даже из всех московских рабочих обществ! Другие секретари знают одно - получать жалованье из охранного отделения - а он еще и в газету пишет!
Когда принес вторую заметку, в редакции сказали, что он может пройти в контору и получить гонорар. А что это такое? Оказывается, деньги! Мало того, что его печатают, так еще и деньги платят. По копейке за строчку! К пятидесятирублевому жалованью добрая прибавка!
Политики, неразумные головы, сеют среди рабочих смуту, подводят их под тюрьму да ссылку. А оказалось, жизнь-то можно облегчить по-доброму: ежели хозяин упрется, откажется дать прибавку, так полиция заступится. И бастовать ни к чему. Бороться за восьмичасовой рабочий день - лишняя затея. Царь-батюшка, когда приспеет время, сам дарует такой день. А хозяева-то, ясное дело, не посмеют ослушаться.
Эти пакостники из "Искры" бранятся, называют зубатовцами. Только зря бумагу портят. Брань-то ихняя не дым, глаза не выест. А газеткой-то в охранном отделении печки растопляют. Их самих, хотя они и за границей прячутся, даст бог, словят.
Зубатов - голова! Не зря его перевели в Петербург, поближе к царскому престолу. И вот он вспомнил о московских подопечных, позвал к себе. Не только его, Слепова, и других председателей да секретарей обществ.
Приехали туда. Чиновник из департамента встретил на вокзале, отвез в гостиницу.
Через час явились в департамент. Сергей Васильевич со всеми за ручку поздоровался. Так и так, говорит, будете петербургским мастеровым рассказывать о своих обществах. Начнете, говорит, с трактира "Выборг"...
Там все прошло чинно. Для начала всех осенил крестом священник по фамилии Гапон. Слушали тихо, расспрашивали...
А на другой день собрались путиловские. Те как шершни с ядовитыми жалами. Не приведи господь еще раз встретиться с такими. Едва он, Слепов, упомянул покойного императора Александра-миротворца, который любил говорить, что "Россия для русских", как из всех углов закричали:
– А Питер для питерцев! Не для московских полицейских холуев!
– Долой их!
– Вон отсюда!
Пришлось уйти. Но и тем смутьянам не поздоровится. Закоперщиков, конечно, на заметку взяли. Сергей Васильевич промашки не даст.
Зато следующий день обернулся праздником. Привезли всех в "Русское собрание". Таких людей, как там, отродясь и не видывали. От золотых эполет да звезд даже глаза слезились. Генералы, полковники, графы, протоиереи, профессора да редакторы благопристойной печати... Все истинно русские люди! И они, московские посланцы, имели честь докладывать почтенному собранию о положении дел в рабочем мире старой столицы. Члены "Русского собрания" с особым сочувствием отнеслись к вопросу о правительственном кредите кассам взаимопомощи рабочих...
...Расчувствовавшись, Слепов по возвращении из Петербурга написал об этом собрании в "Московские ведомости" и закончил статейку призывом ко всем, кто предан заветам старины, положить свои силы на алтарь отечества и поставить непреодолимую преграду неправде и злу на Руси.
Владимир Ильич не мог пройти мимо такого опуса. Перепечатывая в "Искре" целиком письмо Слепова, он во вступлении к нему решил "поощрить нашего почтеннейшего "собрата по перу", г. редактора "М. Вед." Грингмута, поместившего столь интересный документ. А в поощрении г. Грингмут, несомненно, нуждается, ибо его высокополезная деятельность по доставлению (и освещению) материала для революционной агитации за последнее время как-то ослабела, потускнела... задора стало меньше". И Владимир Ильич саркастически воскликнул: "Стараться надо больше, коллега!"