Точка приложения
Шрифт:
– У вас тоже...
– усмехнулся он.
– Что - "тоже"?
Рытин в шутливой форме пересказал о самоуправстве попутчика...
– но ведь вы - дама, вам просто обязаны уступить. Или вы отказались?
– Ему так удобнее.
– Муж?
– по сухости тона определил Рытин.
– Брат.
Усталость собеседницы явно имела какую-то связь с родственником. Рытин почувствовал бесперспективность направления и мысленно пожав плечами, заговорил о погоде. Дорожные разговоры порой действуют лучше лекарства. Собеседница оживала с каждым километром. Звали ее Жанна и слушать она умела как
"...меня зовут Сережа. Да, погода не жалует. Ранние холода... Какие курорты. Вырвался, благо имелись отгулы. Еду к родственникам (к будущим в уме поправился Рытин). Второй год отрабатываю на заводе. Почему "отрабатываю"? Молодой специалист. Отслужил, доучился и вот... Забрали со второго курса. Где? В основном на аэродроме..."
При этих словах Жанна будто слегка отстранилась. Не придав этому значения, Рытин, чуть посуровев, принялся излагать историю, с которой не раз обильно стриг купоны, при случае пред'являя письменную благодарность командования, которая, впрочем, иногда устно превращалось в медаль.
И привычно увлекшись, чаще косился на свое отражение; жестко водя челюстью, добавляя хрипловатый басок перешел понемногу на простецкие выражения, более вкусные и жгущие при таких страстях вернее спирта, и уж совсем втянувшись в канву, сделал вид, что позабыл о собеседнице, словно жил опять в тех мгновениях - всамделишних, заговоренных до дыр; снова расстегивал ремни и волочил бездыханное тело гвардии майора Потапчука бегом, самолично (царствие небесное разгильдяю Манько) - прочь от яростного костра, не ведая, что мгновение спустя его, подшибленного осколком, накроет шквал огня и керосина...
Лишь доведя рассказ до печального вздоха (схоронив еще десяток спасателей) Рытин повернулся к Жанне.
Поезд стоял в чистом поле, а девушка плакала - нет, не жалобливыми ручьями, а хрупким обещанием слез - готовых сорваться дрожащим блеском...
Рытин почувствовал себя босиком на скользкой проволоке...
– Извините, - уже другим, севшим голосом попросил он.
– Как ваша фамилия?
Проволока оборвалась, потому что ответ сразу обвалил на него труп отредактированного Манько, мифическую медаль, ставшую вдруг размером с канализационный люк, его ужимки и что самое страшное, неудобное, как мышь за пазухой, как горящая шапка, как пушок на...
Костяная фигурка, прикованная к связке ключей, зашевелилась и, царапаясь, поползла по животу его пиджака - норовя высунуться, прокричать Жанне что Рытин - пусть и спаситель, но случайный, а на самом деле вор...
Рытин испуганно сгреб карман пятерней. Чертенок и не думал шевелиться. Шевелилось нечто другое - окатывающее Рытина жаркой краской и увесистой дробью в висках...
– Он... Он там лежит?
– ломко кивнул Сергей за двери.
– Да. Можете взглянуть.
– Неудобно, - сглотнул слюну, - спит, а я буду разглядывать...
– Он не спит, - Жанна с неясной тревогой обернулась, и доверительно понизила тон: - Он ВООБЩЕ не спит.
– Как, совсем?!
– Была неудачная операция... С тех пор - ни минутки.
Рытин почуял, как по спине холодно поползли знакомые черви. Жанна смотрела хирургическим
– Не бойтесь, - послышалось сзади.
– Он сейчас не воспринимает.
Рытин, не в силах оторваться, разглядывал лицо - исхудалое, обтянутое блестящей, израненной кожей, и не знай он, что перед ним тот самый Потапчук - никогда бы не посмел заподозрить в калеке бывшего красавца-капитана.
Влажный взгляд пару раз скользнул по Рытину и продолжил осмотр.
– Да уж...
– тяжело сорвалось у Сергея.
– Иногда он приходит в себя, - словно оправдываясь, сообщила Жанна. Глаза осмысленные, но говорит с трудом, иногда даже смеется.
– Позвоночник?
– спросил Рытин, выпятившись в коридор.
– Не только...
– Жанна неопределенно коснулась головы и рассказала подробнее - о том, что у него есть пенсия и сиделка, товарищи не забывают, а вот жена бросила сразу - ну бог ей судья, стервой была и осталась... Сейчас направляются в реабилитационный центр, есть такой на юге - в тихом, хорошем месте. С транспортом просто мука - его бы самолетом... Но на вокзале обещали встретить, она лишь вызвалась сопровождать и сдать с рук на руки. Да, а Рытина она искала, даже написала письмо, но оно вернулось видимо переменился адрес. Хорошо бы знать нынешний...
– Да, да...
– бормотал Рытин, шаря пуговицу на вороте.
– Конечно оставлю... Не сейчас... Утром... Извините, пойду...
Тронулся по шаткой дорожке, но словно опомнившись, завернул в купе и сунул заранее освобожденного дьяволенка прямо в лаковую клешню - на мгновение прервав неутомимый поиск...
4
Рытин вынырнул из густого беспамятства в серый неуют простыней и леденяще-безмолвную пустоту. От такого просыпаешься с сердцем в горле осознав причину толчка и холостого вращения колес; съежившись, вдавившись в стенку в ожидании беспощадного, жадного как глоток удара...
Рытин подскочил и опершись ну руку, замер. Поезд не двигался. За окном было черно, лишь горизонт в сторону следования светился просыпанными огнями какого-то селения. В трюме угрюмо зарычал волосатый. Бой с чертями продолжался. Рытин перевел дух и подсветил часы. Было без четверти три. Поезд, видимо, остановился только что; Рытин мог поклясться - тугое резиновое чувство, завершившее его падение во сне, было подарком реальности. А реальность была незатейливой - они стояли, наверняка пропуская какой-нибудь опаздывающий, особой важности состав. Подобных стоянок доныне было уже две, и Рытин тоскливо ощутил никчемность своего пассажирского, путавшегося под колесами литерных титанов. Он кисло улыбнулся недавнему ужасу и спустился вниз. Волосатый храпел спиной вверх - разглядывая его шелковистую стерню, Рытин вдруг вспомнил, что у Рытина (?????) напрочь отсутствует растительность. Точнее, на восковой голове темнел ухоженный полубокс, но ни бровей, ни ресниц Рытин вспомнить не смог. Так стрижет пламя.