Точка
Шрифт:
Да, война.
Это сплотит нацию в единый стальной кулак. Дрянь из этого кулака уже изъята и работает на благо страны в лагерях по исправлению. А та, что не изъята, молчит и держит шаг в общем строю. Военные заводы решат проблему безработицы. Вновь создаваемая из руин армия поднимет дух и любовь к Фольдланду на небывалую высоту. К вам, патриотам Фольдланда, обращаюсь я! Мы были унижены и растоптаны Европой двадцать лет назад! Мы умирали от голода и холода, а наши вчерашние соседи обирали нас под видом победителей, растаскивая то немногое, что у нас еще оставалось. Мы просили
Пора сказать: хватит!
Искин увидел Штерншайссера на трибуне перед фольдстагом, красно-белые флаги с руной зиг трепетали за ним на фоне колонн и могучего фронтона, тянулись ввысь башенки по бокам, венчал купол бронзовый Зигфрид. Меч Зигфрида сиял в небе. По обе стороны от канцлера стояли люди, чьими усилия Фольдланду суждено воспарить над миром, встать во главе него. Серые, темно-синие, песочного цвета мундиры и френчи. Исполненные власти и значительности лица. Гебблер, Говерхат, Маркузе, Арноб, Эллер, Кальтляйнер и многие, многие другие.
У ступеней за цепочкой черных солдат волновалось море. Море имело тела и головы, глаза, руки, уши, море улыбалось и затаенно, восторженно слушало. Флажки, флажки, флажки. Голос Штерншайссера звенел в их душах.
Мы больше не позволим командовать нами! Мы не станем соблюдать ограничения, предписанные нам жирующей Европой! Наша сила находится внутри нас! Все, что нам необходимо, это поверить в собственное величие! Вы должны поверить, и я поведу вас! Вы — мой народ! Я — ваш пастырь!
Придавая чеканность словам, канцлер застучал ладонью по трибуне, и это странно сказалось на Искине. Ему стало отдавать в плечо. Словно трибуна была шаткой, а он подпирал ее с нужной стороны.
Бум! Вы. Бум! Я.
— Господин… Эй.
Искин открыл глаза и увидел за стеклом бетонный куб автовокзала на Гештальт-плац. Самый-самый восток города. Шоссе на Тренчин и Морек, крутобокие холмы, дымка, оседающая в далекий горный хребет.
— Что?
Он повел глазами влево и наткнулся на неприятно заросшую физиономию водителя.
— Приехали! — объявила физиономия.
— Простите.
Искин полез с сиденья, едва крепкие пальцы оставили в покое его плечо.
— Портфель, — напомнили ему.
— Спасибо.
Искин подхватил упавший на пол портфель. Водитель потопал за ним к дверям, поскрипывая кожаной курткой и собирая мелкий мусор — несколько газет, бумажный пакет, конфетные фантики.
— Спать дома надо, — пробурчал он.
— А вы обратно… — обернулся Искин.
— Через час. У меня — перерыв.
Они покинули омнибус, водитель закрыл двери специальным ключом и показал Искину на противоположный конец площади.
— Там посадка.
Глава 4
На большом круглом циферблате, высоко на штанге вынесенном из здания вокзала, жались друг к другу большая и маленькая стрелки. Искин задрал голову. Почти половина шестого. А Стеф он, кажется, сказал ждать его к шести. Не очень разумно. Нет, к шести он точно не успеет. Если бы его не сморило…
Пугая
Уже заскакивая в двери омнибуса под номером девять (маршрут «Гештальт-плац — Остзеен-Хюгельбанн»), Искин сообразил, что надо бы что-то прикупить к ужину. Если По еще не закрылся, он возьмет у него мясной пирог.
— До Бушелен останавливаетесь? — спросил он водителя, подавая две марки.
Лысый, с желтым лицом, тот кивнул и оторвал билет от ленты.
— Вам где надо?
— Редлиг-штросс.
— На параллельной улице, устроит?
— На Кламке?
— Да.
— Устроит.
Искин обнял портфель.
— Не стойте в дверях, — сказал водитель.
— Простите.
Искин отошел чуть дальше в салон.
— Я вас предупрежу, — водитель недовольно посмотрел на него в зеркало заднего вида. — Сядьте куда-нибудь.
По иронии судьбы, как и в предыдущем омнибусе, свободное место имелось через три ряда от дверей. Правда, соседом на этот раз оказался не плотный мужчина, а худая женщина, носатая, с усиками, в темно-зеленом суконном пальто.
— Здравствуйте, — сказал ей Искин.
Женщина покосилась на него, но ничего не сказала.
Омнибус принял еще двух пассажиров, которые, громко переговариваясь, устроились в конце салона, и со скрипом сомкнул двери. Куб вокзала повернулся новой гранью, истыканной сотами окон, и, отдаляясь, уменьшаясь в размерах, спрятался за полотнищем, приглашающим всех на выставку авангардного искусства. Полотнище сменили строительные леса и деревянные щиты ограждения.
Дальше Искин смотреть не стал, слишком сильно пришлось бы выворачивать шею. Вода! — вспомнил он. Необходимо купить воды. Вряд ли аварийные службы починят водопровод сегодня. Вряд ли они, зная их необязательность, вообще сегодня явятся. Значит, как минимум, литра четыре на двоих надо иметь в запасе. Даже если Финн вызвал муниципальную водовозку. Дьявол, сморщился Искин, туалеты опять загадят.
Честно говоря, он давно уже подумывал съехать из карантинного общежития, раз в неделю просматривал объявления о сдаче жилья, но в районах получше, поближе к клинике его отпугивали цены, а в районах похуже, собственно, было все тоже, что и в общежитии. Разве что жилплощадь отдельная. Но смысла в отдельности Искин не видел никакой. Когда вокруг, за стенками, сверху и снизу, ощущался народ, он чувствовал себя спокойнее, чем если бы в одиночку занимал квартиру или целый дом. Тесные блоки Шмиц-Эрхаузена и тихие палаты с электрическими кроватями намертво втиснули ему в голову максиму: среди людей — безопасней. К тому же у хайматшутц, если они на него выйдут, не получится бесшумно и не мозоля ни чьих глаз пробраться к нему в комнату через роящийся и не спящий круглыми сутками напролет коммунальный бедлам.