Тогда, когда случится
Шрифт:
"Со здоровьем у меня полный порядок, даже немного поправился. Давление в норме". "И...". Ну, "и"? Что ещё?..
Нет, сегодня ничего уже больше не напишется! Протолкнув сложенный листок в конверт, а конверт в спинной карман разгрузки, Иван Петрович размял отёкшее горячей синевой левое запястье, осторожно почесал забинтованную ладонь. Это так он вчера помог Коляну поменять пробитый осколком радиатор "Урала" - придавил руку, хорошо, что без перелома. Заболтался-заспорился. Про смысл жизни. Ладно б, своей, а то чужой.
Кроме пробитых переднего колеса и радиатора, "уралу" осколками исцарапало бочину капота, но броня выдержала без проблем. Чтобы перебортоваться
– Мы-то люди советские, нас перестраивать бесполезно, поздно. Это я за вас, молодняк, теперь переживаю. Если из Чечни каждый день по пять "двухсотых" вывозят, то что ж по всей России творится? Отраву пьют, друг в дружку стреляют, режут. Да просто не женятся! Вот на миллион в год русских меньше и становится. Я глаза зажмурю, а всё равно такую цифру представить не могу. Чтоб в лицах, в фигурах: миллион - это сколько? Пятьдесят или сто стадионов зрителей?
– Главное в танке, как говорится, это не бздеть!
– Белобрысый Колян, никак не загоравший от убойного южного солнца, только краснеющий и шелушащийся до опять бледно-розовой кожи, упорно не надевал майки.
– Как-нибудь, да обязательно выкрутимся. Что, в ту войну легче было? Вывернулись. Мой дед приговаривал: "умирать собрался, а жито сей".
– Это точно! А всё равно жалко. Всех вас жалко, но ты это не скоро поймёшь. Ладно - парни, а вот на дочку иной раз погляжу, как она уроки делает или по телефону с подружками болтает, аж до слёз горло давит: жалко и страшно. Что у вас впереди? Наша-то жизнь и на долгий мир пришлась, и на стабильность.
– Это чего такого "стабильность"?
– Колян упёрся ногами в решётку, всем телом дёргая насаженную на ключ трубу.
– Это, типа, "застой"?
– Хоть и "застой"! Квартиры в очередь давали, машины тоже в очередь, ну, там, участками наделяли - помаленьку, конечно, но всё более-менее по справедливости, по заслугам. А сейчас? Последние льготы отнимут, и на кой кому эта государева служба? Лучше уж охранником возле ларьков кантоваться - за те же деньги, но без проблем.
– Охранником, конечно, без проблем. А как же самоуважение? Ведь кроме конца у нас и мужское начало тоже должно иметься.
– Это у тебя пока молодые амбиции играют, гормоны бычат. А я - всё, вот выйду на пенсию и займусь дачкой. Пора баньку перебрать - низ подгнивать начал, каменка тоже вся в трещинках, потом тепличку нужно расширить для жинкиного счастья. А ещё у меня местечко на Инюшке притоптано, заветное, всё хочу там стационарную точку для рыбалки оборудовать.
– Раскатал, Старый: "дачка", "тепличка". Типа, итог пескариной жизни.
– Коля, сынок, ну чего бы ты от меня ещё услыхать хотел? Я Родине уже всё своё отдал: три года в армии, двадцать пять в органах. Особо не воровал, без нужды людей не мытарил, в чужие дела нос не совал. Сына вырастил, дочку дотягиваю. Всё, больше у меня ничего для неё нет. Мало? Так мне ж никаких таких талантов и не давалось, чтобы за них что-то особое спрашивать. Я - серый, обычный, не летаю, не ползаю. Это, вон, уголовнички, народец сплошь гоношистый, публичный. Самовлюблённые, как артисты - коли зритель есть, то такие комедии ломают, аж до крови. Меня по молодости один ветеран учил: "хочешь упёртого уркагана расколоть - польсти ему. Можно бить, прессовать беспредельно - сдохнет, не сознается. А вот похвали,
– Прямо, как джигиты.
– Это точно.
Мимо "урала" к крыльцу цепочной просеменил наряд, обновлявший по периметру колючку: вчера каким-то образом прямо во двор забрели корова с телком! Вот и искали - где?! Замыкавший строй Рифат замедлился и, как замагниченный, по большому радиусу завернул к ремонтникам. Кинув на пробитую покрышку новенькие брезентовые, с белыми прорезиненными ладошками, верхонки, он со стоном-выдохом вскарабкался на бампер, тяжело приобнял Коляна:
– Слышь сюда, у меня предложение, почти что деловое: тут "соболь" постоянно через перекрёсток гоняет, два нохчо проституток возят. Я заглядывал - шесть русских девок, все в белое выкрашены, молодые, пухлые, чистые. Может, скинемся, да купим их на взвод? А чего?
– Ну, ты даёшь! А по сколько скидываться?
– Думаю, договоримся. Наши же девки русские, вот пусть патриотизм и проявят, подешевле возьмут.- Рифат задвинул очки на бритую макушку, подмигнул Коляну на сплюнувшего Ивана Петровича.
– Ты чего, Старый? Я таких дома вообще забесплатно имел, на "субботниках". Виноват, конечно, использовал, так сказать, служебное положение. Только ты не спеши казнить, вели миловать - может, сейчас вон с той крыши какой-нибудь "душок" шмальнёт из снайперской, и расплещутся мои ненужные мозги по асфальту серой кашицей. Судьба - стерва, с ней по-честному не получается. К тому же, это тебе, Старый, уже давно всё без разницы, а нам, молодым, ещё пожить хочется. Особенно после бани.
Тут-то Иван Петрович, отпуская крышку капота, и забыл, что она утяжелена листами брони. Хорошо, что обошлось без перелома.
Камуфлированный, с синим номером, "уазик" визгливо притормозил, качнувшись с боку на бок, осторожно пересёк глубокую рытвину в асфальте, и, вывернув на обочину у самых ворот, затих.
– Здравствуй, Иван Петрович! Здравствуй, дорогой! Как жизнь? Муха ап ду шу?
– Хазрат просунул руку в окошко-пробоину, крепко потряс ладонь.
– Что, попугали вас позавчера? Надеюсь, на просто так обошлось? Хорошо. Только теперь вас начальство задолбает, проверять-перепроверять начнут и, о-ёй, все кишки вытянут.
Прорезанное глубокими морщинами, с чуток чрезмерно развитой нижней челюстью, красивое лицо Идигова белозубо лучилось самым искренним дружелюбием, отчего Ивану Петровичу опять стало неловко от собственной сухости.
– То дело командирское. И из прокуратуры, и из Ханкалы налетали, полный двор техники был. И сегодня ещё какие-то тасуются.
– Да, достаётся вашему Гусеву, нас и то по-соседски вздрючили. Я вчера два раза проезжал мимо, так даже близко остановиться не смог - бэтээры да бээрдэмы, не приткнёшься. И все в масках, герои. Задним числом, как говорится. Ты-то сам как?
– Нормально.
– Когда ко мне в гости? Всё обещаешь, а не идёшь. Называй день, я тебя встречу, барашка приготовлю, угощу, уважу как смогу. Посмотришь, как чеченские милиционеры живут. Домой приедешь - расскажешь. А, может, к себе в гости пригласишь. Никогда в Сибири не был - холода боюсь.
Кроме неуютности разговора через дыру в стене с улыбающимся снизу-вверх офицером, Ивану Петровичу гораздо больше зудело от того, что в любую секунду могла нагрянуть проверка с чужими ревизорами. Опять придётся от командира глаза отводить, которому за болтающего часового влепят не по маленькой.