Тогда ты молчал
Шрифт:
«Разве это очень неприлично — мечтать о запретной любви?»
Давид резко вздрогнул, и его тело тут же скорчилось от боли Ему казалось, что каждый квадратный сантиметр его кожи покрыт потом. Пот, пахнущий солью, ручьями стекал с него, обжигал глаза, намочил всю его одежду. Это был приступ лихорадки, вскоре его начало трясти от холода. Сейчас он полностью пришел в себя и понял, что у него высокая температура. Страшно хотелось пить: если никто его в ближайшее время не освободит, он умрет от жажды. Совершенно один, в этой воняющей затхлостью темноте. Представив это, он испытал дикий ужас, вызвавший выброс адреналина в кровь, что придало ему обманчивую бодрость. Чтобы использовать этот настрой,
Итак: не позже чем сегодня после обеда, в четыре часа, когда семинар официально закончится, она снова попытается позвонить ему. Затем спросит Фабиана, где он есть, выяснит, что в последний день он отсутствовал, затем… Давид задумался. Она приведет в движение весь полицейский аппарат. Эта формулировка так ему понравилась, что он мысленно повторил ее еще раз. «Привести в движение полицейский аппарат» — это звучало так, будто речь шла о хорошо смазанном, стопроцентно эффективном механизме, который срабатывает при первом нажатии на кнопку, что, правда, не совсем соответствовало его фактическому опыту, но выполнило свою задачу, подбодрив его Дело в том, что теперь не имело смысла спать и отключаться Слишком много покоя только ослабит его, а ему нужно быть сильным, чтобы оставаться живым как можно дольше. Нет, он не сдастся, он будет бороться до последнего вдоха, потому что только так он сможет выиграть.
Давид, несмотря на тесные путы, попытался двигать руками и ногами, чтобы они не онемели полностью. Ног он почти не чувствовал, поэтому попытался поочередно напрягать и расслаблять хотя бы пальцы ног. После нескольких слабых попыток у него все же появился зуд в правой ноге. Руки, казалось, были в порядке. Он чувствовал все десять пальцев и даже мог шевелить ими без особых усилий. Это было уже хорошо. Хуже было то, что его сразу же стало ужасно тошнить. Он тут же затих. Никаких движений. Тихо и ритмично дышать через нос. Не допускать рвоты ни в коем случае.
Тошнота прошла, но головная боль стала почти невыносимой. Снова на лбу выступил пот, он снова ощутил себя измученным до смерти и очень одиноким. На глазах появились слезы — так жалко ему стало себя. Наверное, лучше всего было хотя бы мысленно попрощаться сейчас со всеми людьми, которые были ему дороги. Он подумал о родителях, об отце, потерявшем желание разговаривать, о запуганной матери. Каким счастливым он был в детстве, до тех пор пока его отец, вернее, его гордость, достоинство и любовь к жизни не оказались необратимо разрушенными и он не стал вымещать свою боль на семье. Даная…
Он почувствовал, что ему не хватает воздуха, и тут же перестал плакать. Изо всей силы Давид высморкался прямо на каменный пол под собой и глубоко вздохнул. Ему вдруг показалось, что он что-то увидел. Это было что-то почти призрачное — какой-то светлый квадрат, постепенно выделившийся на фоне полной темноты. Он уставился на квадрат, как на видение, но тот не менялся, не становился ни светлее, ни темнее. В непосредственной близости от себя он, как и раньше, ничего не видел. Его охватила сонливость, словно кто-то дал ему наркотик. Наверное, этот медленный уход из осознанного восприятия и был началом долгого путешествия к смерти.
13
Незадолго до своего семнадцатого
В этот раз мальчик хотел сделать все правильно. Лучше всего, чтобы жертвой стала женщина, а не ребенок. Однако проблема с наркозом не была решена, поэтому сам акт снова должен будет совершаться довольно насильственно, что мальчику не нравилось, но, в силу сложившихся обстоятельств, изменить он ничего не мог. Идеальный сценарий в его представлении реализовывался без применения силы, потому что только тогда становилась возможной чистая работа. Поскольку у мальчика так и не было доступа ни к снотворным, ни к наркотикам, то ему, очевидно, придется использовать целенаправленный удар, который должен был «выключить» его «особую цель» (он называл свою жертву «особой целью», как в западных телевизионных детективах, прекрасно зная, что там имелось в виду совершенно другое).
В первые же теплые дни и вечера он, вооружившись молотком, мотком липкой ленты и ножом, выходил на охоту за людьми. Он знал, что ему следует полагаться только на случай (если не найдет женщину, то пусть и в этот раз будет ребенок), потому что у него не было ни машины, ни даже достаточно свободного времени, чтобы тратить на охоту часы и дни. Но все в этот раз действительно должно было пройти как надо. Его возможности были ограничены, поэтому он хотел использовать их по максимуму. Он стал уже большим и довольно сильным, намного мускулистее, чем в прошлом году — хоть в этом кое-что изменилось к лучшему.
Теперь важнее всего было терпение. В этот раз все должно получиться.
Прошло три недели, в течение которых ничего не случилось, за исключением того, что мальчик разодрал себе руки и ноги о камни и сучья, наезжая на велосипеде километры по тем местам, где надеялся встретить одиноко идущую женщину. И вот однажды вечером пробил его час. Погода была прохладной, днем несколько раз шел дождь, зато теперь небо прояснилось. Мальчик ехал по проселочной дороге со множеством выбоин, асфальтовое покрытие дороги было испещрено такими широкими трещенами, что в них росла трава. Он проехал крутой поворот и увидел женщину, быстро, торопливо и не совсем уверенно шагавшую метрах в пятидесяти впереди него. На ней было тонкое летнее пальто. Свою правую руку она согнула, видимо, придерживая пальто, а левая как-то неловко и резко болталась из стороны в сторону в ритме ее шагов. Это выглядело странно, и мальчик подумал, не инвалид ли она. Эта мысль заставила его притормозить. Он перестал крутить педали и отстал метров на двадцать-тридцать. Фигура женщины становилась меньше и меньше. Мальчик медлил. Он не хотел иметь дело с инвалидом, ему была нужна настоящая взрослая женщина.
С другой стороны, у него уже больше не было терпения дожидаться идеальной жертвы.
«Ее себе не испечешь», — подумал он и поехал быстрее, пока не смог снова ясно рассмотреть женщину. Затем он пустил велосипед катиться по инерции и стал ждать, сам не зная чего. Было семь часов вечера, солнце садилось и заливало все вокруг золотисто-красным светом. Затем медленно подкрадывающиеся сумерки стерли контуры яблонь, росших по обеим сторонам дороги, образовывая аллею. Он снова увеличил скорость. Женщина не оборачивалась, но мальчику показалось, что она идет быстрее по мере его приближения к ней, словно она что-то чувствовала, но не желала этого знать поточнее, как это делают дети, когда им страшно: крепко закрывают глаза, свято веря, что любая опасность улетучится, если не обращать на нее внимания.