Только не дворецкий
Шрифт:
— Ты сучка!
— Послушайте, Бранкастер, — начал Бартрем, — вы не должны так говорить с женой. А если вы предполагаете, что мы с ней…
— Помолчи, Дики-и. Это фамильное дело.
— Помолчите вы оба. Я…
Раздался голос Гуса, перекрывший шум ссоры, Гус был явно встревожен.
— Ради бога, прекратите! Камилла пропала!
Все трое тут же замолчали.
— Ее нет в комнате, — продолжал Гус. — И… и окно нараспашку!
Прежде чем кто-то заговорил, прошло довольно много времени, Гус медленно спускался по лестнице. Его землистое лицо
— Камилла! — простонал Тедди. — Нет, не может быть!
— Ah, la pauvre fille! — воскликнула Женевьева. — Elle est somnambule sans doute. C’est ce que j’ai toujours cru! [114]
114
Ах, бедная девочка! Она, конечно, ходит во сне! Я так и знала! (фр.)
Дик спросил только:
— Вы заглянули в ее ванную?
— Заглянул, — ответил Гус. — Там пусто. Повсюду разбросана одежда, постель не смята.
Они снова замолчали и теперь лишь смотрели друг на друга с растущим беспокойством. Повисла гнетущая тишина.
— Чего мы ждем? — опомнилась Женевьева. — Надо искать — в доме, в саду, везде!
— В саду! — повторил Дик. — Гус, у тебя не найдется фонаря? Скорее, ради бога, скорее!
Первым в сад через черный ход ринулся Тедди, а за ним в смятении бросились и все остальные.
После ярко освещенного холла сад казался погруженным в кромешную тьму. На мгновение они замешкались на пороге. Падавший из открытой двери свет озарял участок террасы, которая тянулась вдоль дома, и край газона, начинавшегося за ней. Их тени дрожали на фоне белого камня и пышной зелени.
— Нам направо, — произнес Дик. — Ее окно в той стороне, да? Гус, принеси, наконец, фонарь!
Но они не успели дождаться фонаря. Их глаза все еще приноравливались к темноте, когда Тедди заметил, что вдалеке что-то тускло белеет.
— Сюда! — вскрикнул он и бросился вперед.
Остальные услышали топот босых ног, а затем сдавленный вскрик. Наконец Гус дрожащей рукой нащупал выключатель электрического фонаря, и перед ними предстала ужасная картина.
Тедди стоял на коленях у тела Камиллы Фрейн, раскинувшегося в неестественной позе на широкой каменной террасе. На фоне темно-синего купального костюма — единственного, что было на ней надето, — ее руки и ноги казались выточенными из алебастра. Лицо было так изуродовано, что его нельзя было узнать. Из чудовищной раны на голове сквозь полотенце, на котором она лежала, сочилась кровь, окрашивая камни в тусклый красный цвет.
Тедди, никого не стесняясь, рыдал.
— Камилла, Камилла, любовь моя! — всхлипывал он. — Зачем ты это сделала! Как я тебя любил! Как я тебя любил! Ради тебя я бы не пожалел собственной жизни! Камилла!
— Теди-и! — раздался пронзительный голос Женевьевы. —
Тедди поднялся на ноги. Теперь его лица не было видно в темноте. Голос казался глухим и безжизненным.
— Конечно, теперь ничего не изменишь! Эми Робсарт упала во тьму, вот и все! Ты, конечно, счастлива!
— Как ты смеешь! — воскликнул Дик.
— Замолчите все! — скомандовал Гус. — Или для вас нет ничего святого? Дик, пожалуйста, сходи и вызови врача и полицию.
— Врача и полицию! — едко повторил Тедди. — Что от них пользы! Разве они вернут мне Камиллу? Спросите их! Спросите… — Он снова разрыдался.
— Тедди, — повелительно сказал Гус. — Сейчас ты пойдешь в дом. В моем кабинете есть бренди. Выпей. И больше из дома не выходи. Женевьева, ты побудешь тут со мной, пока не приедет помощь. Мертвых не стоит оставлять одних.
Утро выдалось замечательное. С безоблачного неба полыхающее солнце озаряло комнату, где Гус лежал без сна. Поднявшись, он подошел к окну. Комната находилась в отдельном крыле, пристроенном к дому, и отсюда открывался вид на всю террасу, спокойный и безмятежный; на первый взгляд ничто в нем не напоминало о событиях прошлой ночи. Лишь одна из каменных плит была накрыта дерюгой, Гус торопливо отвел глаза. Переломанное тело несчастной Камиллы увезли еще ночью по распоряжению врача, бормотавшего что-то про множественные черепные ранения и силу удара, в сопровождении сержанта полиции, который казался воплощением сосредоточенности и сочувствия. В доме, где еще вчера Камилла была почетной гостьей, от нее не осталось никаких следов, кроме жуткого красного пятна, укрытого от стихий половиной мешка.
Из-за дальнего угла дома появились двое мужчин. Один — давешний добродушный сержант, второй — высокий широкоплечий здоровяк в сером твидовом костюме и с лихими армейскими усами. Они были погружены в серьезную беседу.
— Датский бекон! — говорил тот, что в твиде. — Прекрасная вещь, Паркинсон, но когда я выезжаю за город, это последнее, что я ожидаю увидеть на своей тарелке!
— Знаю, сэр, — понимающе ответил сержант, — но теперь уж везде так. То ли дело, когда я был мальчишкой… э-э… вот мы и пришли, сэр.
Они остановились у куска дерюги. Сержант приподнял его, и оба посмотрели на то, что под ним скрывалось. Затем сержант вернул его на место.
— Видите, сэр, где пятно, — сказал он. — Если кто-то выпадет или прыгнет из того окна сверху, именно сюда он и упадет.
— Вижу, — согласился второй. — Впрочем, строго говоря, выпасть из этого окна невозможно. Сначала придется перелезть через балюстраду.
— Конечно. Но это несложно сделать.