Только не Эбигейл!
Шрифт:
Их взгляды встретились в зеркале.
Секретарша приподняла бровь:
— У тебя действительно немного растрепалась прическа.
— Безнадежно. Я все утро трудилась над этим ежевичным кустом, пыталась совладать с проклятыми завитушками — все напрасно.
— Вот! Именно в этом твоя проблема, — нравоучительно заметила Мейвис. — Ты зажата. Моя бабушка всегда говорила: «Распусти волосы — и освободишь душу».
— Это была Бабуля Свон?
— Она самая. Тишанда Свон, самая независимая женщина в округе Макон, штат Джорджия.
—
— И до сих пор такой остается. Чего только не знает эта женщина о том, как освободить душу! — Улыбка Мейвис стала мечтательной. — Когда, навыписывав заведомо необеспеченных чеков, моя мамочка смылась из города, едва унеся ноги от шерифа, Тишанда взяла меня к себе и воспитала. Эта женщина умела наслаждаться каждым мгновением жизни. Она смаковала ее сама и не считала, что следует обескураживать ребенка, ограничивая его естественные аппетиты, вот почему, наверное, я выросла такой незакомплексованной.
Как интересно. А бабушка Эбигейл была дочерью пресвитерианского священника, убежденного в том, что естественные аппетиты человека нужно ограничивать всегда и с помощью розог.
— Иди-ка сюда, я распущу тебе волосы, — приказала Мейвис.
Возможно, Эбигейл была слишком легковерна, но в конце концов — что ей теперь терять? И она полностью отдалась в руки Мейвис. Уже минуту спустя никакие заколки и резиновые тесемки не стесняли ее волос. Мейвис пальцами расчесала густую курчавую гриву Эбигейл, «высвободив дарованное природой богатство», как она выразилась, а затем с помощью смоченной в теплой воде расчески превратила тугие завитки в свободно струящиеся локоны, естественно обрамлявшие лицо Эбигейл.
Трудясь над новым образом подруги, Мейвис продолжала напевать себе под нос и время от времени отпивала глоток-другой из чашки. Глядя, как смачно она причмокивает губами, Эбигейл подумала, что там должно быть что-то очень вкусное.
— Замечательно! — воскликнула она, любуясь темно-золотистым буйством локонов, возникавшим по мере того, как Мейвис вытягивала их один за другим и опрыскивала лаком.
К концу процедуры Эбигейл была вполне готова выйти из укрытия и завоевать весь мир, но оказалось, что подруга еще не закончила.
— С этим лицом что-то нужно сделать, — сказала Мей-вис, копаясь в своей косметичке.
Выудив из нее тюбики и кисточки, которые ей были нужны, она принялась за работу. Бледно-голубые тени придали глазам Эбигейл вид чистых озер, окутанных нежным туманом, а блестящая вишневая помада превратила рот в подобие аппетитного спелого плода. На ее щеки Мейвис нанесла легкий румянец, а в уши вдела свои тяжелые серьги из жемчуга.
Эбигейл полагала, что для такого перевоплощения целой бригаде косметологов потребовалось бы не менее часа, но Мейвис из беспорядочно проросшего новыми побегами куста, каковой еще недавно напоминала голова Эбигейл, с легкостью создала соблазнительную сирену.
— Вот
Эбигейл кивнула.
— Думаю, в таком виде я могу соблазнить мужчину, — тихо призналась она.
— Соблазнить и отнять у всех остальных женщин последнюю надежду.
— Это было бы неплохо, — радостно улыбнулась Эбигейл и тут же смутилась.
— Теперь ты не только независимая, — сказала Мейвис, одобрительно кивнув, — ты ведь получила еще и уроки стриптиза. Так что сможешь «протанцевать» себе путь в его постель.
Все воодушевление Эбигейл исчезло.
— Единственное место, куда я могу «протанцевать», это в кабинет экстренной помощи. Ты же видела, как я сверзилась со сцены.
Мейвис подкрутила колесико на своем плейере, и музыка зазвучала во всю мощь.
— Чувствуешь ритм? Слышишь эти бонго-барабаны? Единственное, что тебе нужно сделать, это расслабиться и позволить музыке завладеть тобой, дорогая. — Она подняла кружку, из которой пила, и, словно тост, провозгласила: — А чего не сможет сделать музыка, довершит это.
— Кофеин? Нет, он приводит меня в нервозное состояние.
— Это не кофе, детка. Никакой кофе так не освобождает душу, как отвар моей бабушки.
— Так это знаменитое любовное зелье? — Эбигейл была заинтригована.
Она попыталась заглянуть в чашку, но Мейвис прикрыла ее ладонью и со снисходительной улыбкой объяснила:
— Сначала ты должна произнести это правильно, с чувством. Это слово надо выговаривать не так, словно ты подписываешься в конце письма: «С любовью такая-то», а так, будто находишься в полуосвещенном зале, где приглушенно звучит музыка и с тобой рядом тот самый мужчина.
— Можно и мне попробовать?
Мейвис была шокирована:
— В девять часов утра?! Ты хочешь, чтобы тебя арестовали?
— Но ты же пьешь.
— Это потому, что сегодня пятница и я собираюсь прекрасно провести выходные. К тому же у меня — многолетняя привычка, а ты — еще дитя. Зелье сразу ударит тебе в голову.
Мейвис протянула чашку и позволила Эбигейл взглянуть на бесстыдно густой, греховно темный и жирный, как сливки, напиток.
— Пахнет горячим шоколадом.
— Это и есть горячий шоколад. — Мейвис отпила еще глоток, прикрыла глаза и передернула плечами. — Господь милосердный, ну берегитесь. Теперь берегитесь все! К концу рабочего дня я буду опасна.
Ее веки вздрогнули и медленно поднялись, но Эбигейл заметила, что взгляд у подруги мечтательный и рассеянный, а зрачки расширены.
— Из чего он приготовлен?
— Честно говоря, я никак не могу запомнить. Бабуля посылает мне его по почте. Там есть листья особого кофейного дерева с Ямайки, чуть-чуть малинового нектара, немного апельсиновых зерен… А на гарнир — взбитые сливки, если ты их любишь. Ну и порошок из рога единорога, разумеется. Так, набор всякой всячины, — подмигнула она Эбигейл. — У меня где-то есть рецепт, но вся хитрость — в способе приготовления.