Только не Эбигейл!
Шрифт:
Когда Макс поинтересовался необычными подлокотниками, Эбигейл изобразила полнейшую невинность и предположила:
— Может быть, у французских придворных были проблемы со спиной?
— Если не до, то после, — пришел к выводу мистер Галлахер, внимательно изучив старинный диванчик.
Эбигейл заканчивала дела на кухне, когда послышался звук открываемой входной двери, и взглянула на часы, уверенная, что еще рано. Обычно она уходила еще до его возвращения. Момент был ничуть не хуже любого другого, чтобы поговорить с Максом, однако в официальной
Эбигейл вообще высоко чтила всякого рода субординации. Она всегда желала точно знать, где проходит черта, определяющая ее отношения с тем или иным человеком. С Максом достичь взаимопонимания, касающегося неписаных правил поведения, было совсем не трудно. Они редко вторгались в частные владения друг друга, разве что случайно. Будь на месте босса такой человек, как Джефф, он бы, разумеется, постоянно затаптывал пограничные полосы, а ее это очень нервировало бы.
Однако и нынешняя ситуация ее обеспокоила, ведь пент-хаус был личным убежищем Макса, несмотря на то что она сама его обустроила. Поэтому при появлении босса пульс участился.
— Я просто раскладывала ваши пилюли, — поспешила объяснить Эбигейл.
Она стояла у мраморной стойки посреди необъятной кухни, в которой царил полумрак. Собираясь вскоре уходить, девушка не зажигала верхних светильников, но помещение вдруг залил яркий свет, и Макс неожиданно оказался рядом.
Эбигейл не подняла головы, продолжая закручивать крышечки на баночках с пилюлями. Нужно поторопиться с этим, подумала она. И вообще, можно было сделать побольше маленьких пакетиков и разложить по ним необходимое количество пилюль на всю неделю. Но тогда ей незачем было бы приходить сюда каждый вечер.
— В микроволновке кастрюля с лазаньей из баклажанов, — сказала она, удивляясь тому, что Макс молчит. — Пять минут — и готово. Могу до ухода сделать салат, если хотите.
Эбигейл хотела убрать баночки на место, но босс вел себя так тихо, что ей наконец пришлось взглянуть на него. Макс стоял, прислонившись к мраморной стойке, и, сложив руки на груди, смотрел на нее, сосредоточенно сдвинув брови: очень внимательно и сосредоточенно изучал что-то, что вызывало у него явный интерес.
— Мистер Галлахер?
— Вы не блондинка, — сказал наконец он.
— Блондинка?
— Ну… ваши волосы. Хотя они действительно вьющиеся. Так было всегда?
— Вы о цвете? Я никогда не была блондинкой.
Макс улыбнулся, и она почувствовала себя плавающей в невесомости. Почему его так заинтересовали ее волосы? Почему всех так интересуют ее волосы? Эбигейл предпочитала, чтобы люди не обращали на нее внимания. Так было легче работать.
— Вам ведь еще не надо уходить, правда? Я надеялся, что мы сможем поговорить.
Он взял из ее рук баночки и поставил их на стойку. Эбигейл чувствовала себя раздетой. Вот в этом-то и проблема — здесь, в кухне, нет никаких границ. Она не знает, где кончается ее территория и начинается его; похоже, и Макс этого не знает,
— Я рад, что вы еще не ушли. У меня такое ощущение, что вы неправильно меня поняли насчет этого дела с женой.
«Надеюсь, что так, — подумала Эбигейл, — искренне надеюсь».
— В изложении Джеффа это прозвучало так, будто я ищу фотомодель для демонстрации купальных костюмов с солнцем в голове вместо мозгов, что, вероятно, соответствует его собственному идеалу.
— А это не так?
Макс покачал головой, по-прежнему внимательно разглядывая ее волосы.
— Интересно. Когда вы под определенным углом наклоняете голову, в волосах появляется какое-то мерцание, свет выхватывает светлые пряди. Может быть, Джефф имел в виду именно это?..
Эбигейл почувствовала, как заливаются краской ее щеки, и не знала, что делать.
— Так это вам нравятся блондинки? Или Джеффу? — спросила она.
— Мне нравятся женщины, которые краснеют.
Это был совсем не тот Макс Галлахер, которого она знала и понимала. Эбигейл понятия не имела, кто был этот человек, но он вторгался в ее частные владения всеми возможными способами. Босс всегда абсолютно предсказуем, и можно быть уверенной, что на ее присутствие в комнате он не обратит никакого внимания. Этот же мужчина стоял довольно близко, чтобы сосчитать, сколько раз за минуту вздрогнули ее ноздри, а она по этой части, похоже, шла на установление рекорда.
Эбигейл не могла придумать, что бы сказать, и по мере того как молчание затягивалось, краснела все больше. Сердце стучало, как школьные настенные часы, и казалось, тело ее жило своей, отдельной от нее жизнью, что было бы не так уж и страшно, если бы Эбигейл не боялась, что начнет задыхаться.
О нет! Только не это.
— Вам нехорошо, Эбигейл?
Она кивнула и постаралась дышать медленнее. Неужели у Макса действительно такой глубокий и мелодичный голос? Никогда этого не замечала. Ее имя в его устах прозвучало музыкой.
Нужно было заговорить, сказать, что с ней все в порядке, но Эбигейл не смела даже взглянуть на босса, иначе он сразу увидел бы, насколько она не в порядке. Щеки ее горели, а сама она казалась себе мумией, вмерзшей в доисторическую глыбу льда. И тут Эбигейл почувствовала его пальцы на своем лице. Мистер Галлахер прикасался к ней.
Случалось ли это когда-нибудь прежде?
«Не так», — ответил ей внутренний голос. Можно подумать, что один из них выпил приворотного зелья «Бабули Свон».
— Ваше лицо такое горячее. У вас нет температуры? Вы не заболели?
— Со мной все в порядке, — сдавленным голосом ответила Эбигейл.
Она-то полагала, что босс все понимает насчет границ. Оказывается — нет. Они стояли так близко друг к другу, что носки их туфель соприкасались, и Макс гладил ее щеку тыльной стороной ладони. Это было легчайшее, сладчайшее прикосновение, какое только можно было себе вообразить, но если это сейчас же не прекратится, она упадет в обморок. Прямо ему под ноги.