Только никому не говори
Шрифт:
– Ну что вы! Я их и не читал сто лет, — Верочка и Игорёк посмотрели на меня с жалостью. — Просто пытаюсь понять, что же случилось с этим человеком.
– С Павлом Матвеевичем? А вот что. Его дочка Маруся познакомилась на пляже… ну на нашей Свирке… с одним типом. Она ему понравилась, понимаете? Он выслеживает, где они живут, ночью влезает в окно в её комнату. И убивает. После этого мать, жена Павла Матвеевича, умирает. Но своей смертью — от инфаркта. А он сходит с ума.
– Да-а, картинка, —
– Видимо, больной. Изнасиловал и убил.
– И сколько дали?
– А его не нашли. И труп не нашли.
– Так что ж ты нам голову морочишь? Она все знает!
– Я знаю то, что все у нас знают. Везде искали этого типа и всех расспрашивали.
– Значит, это была основная версия, — подал голос со своей доски Игорёк.
– Да ведь больше некому! Некому, некому! Что её, сестра родная убила, что ли?
– А откуда вообще известно, что Маруся убита? — поинтересовался я.
– Ведь исчезла. Уже три года прошло, — Верочка села на табуретку возле койки Павла Матвеевича, и я услышал очень неполный и приблизительный рассказ о давно минувших событиях.
Дача Черкасских расположена на крайней улице посёлка — Лесной. Эту улицу я знал. Сразу за домами начинается берёзовая роща, потом луга клевера и речка Свирка, точнее, один из её рукавов, густо поросший деревьями, камышом и кустарником. Если же пойти от домов не прямо, а направо, можно той же рощей выйти к просёлочному шоссе. Это шоссе соединяет Отраду с нашей больницей и далее с совхозом, стоящим на магистрали, что ведёт к Москве. Именно таким путём прибывают в Отраду дачники на машинах.
Три года назад летом Павел Матвеевич с женой куда-то уезжали, на даче остались две сестры. Старшая Анна и младшая Маруся. В одно июльское утро Анна, заглянув в комнату сестры, обнаружила, что Маруся исчезла. Окно было распахнуто настежь, диван застелен покрывалом, постель убрана внутрь, как обычно убиралась на день.
– Сестры на ночь закрывали окна?
– Конечно. Ведь они оставались на даче одни, и притом у нас комарья…
– И Анна ничего не слышала?
– Представьте себе — нет!
– Значит, Маруся сама потихоньку вылезла в окно? Так получается?
– Не очень получается. Во-первых, вся её обувь осталась в доме, вообще вся дачная обувь в доме нашлась, понимаете? Ну куда бы она ночью босиком отправилась! И потом: на окне никаких отпечатков пальцев милиция не нашла. Ни на подоконнике, ни на рамах, ни на стекле.
– Отпечатки убийца стер, — вставил Игорёк, — это понятно.
– А мне, например, непонятно, — заговорил Василий Васильевич. — Если её в доме убили — как же сестра не слышала? Какую-нибудь муху прихлопнуть — и то шуму. А человека? Если же её кто-то в окно живую тащил, отчего она голос
– Все точно так и было, честное слово! — закричала Верочка, покраснев с досады. — Отпечатки стёрты и обувь на месте. И собака служебная только на Свирку милицию и привела. Туда сестры каждый день ходили, жарища жуткая стояла. Там у них место своё было в кустах. Собака привела, а ничего не нашли. Все берега облазили, и рощу, и луг, и кладбище наше… я уж не говорю о самой даче. Нигде ничего! Её убийца куда-то далеко занёс.
– Да убил-то он её где? — перебил бухгалтер нервно.
– Вот что я думаю, — заявил Игорёк. — Убийца был её знакомым, иначе она бы шум подняла. Ночью у них свидание было назначено. Она открыла ему окно, он влез. Ну, конечно, все по-тихому, чтоб Анна Павловна не услыхала. Тут он её усыпляет каким-нибудь наркотиком… может, они вино пили. Усыпляет, делает своё дело и убивает. Затем пугается и тащит…
– Во нагородил! — восхитился Василий Васильевич. — Запомни, дружок, на будущее: если девушка ночью в спальню свою зовёт, усыплять и убивать её не надо. Она и так на все готова.
– Пожалуйста, другой вариант. Убийце стало известно, что на даче хранится золото…
– У них вроде ничего не пропало, — вставила Верочка.
– Это они так сказали, а там ещё неизвестно. Убийца знакомится с этой девицей на Свирке. Или до этого он знал, или она ему проболталась насчёт золота. И убивает он её как свидетельницу кражи, вытаскивает в окно и стирает отпечатки. Ну а потом отнёс подальше и труп закопал…
– Труп закопали, — неожиданно подтвердил Павел Матвеевич, открыв глаза и улыбнувшись.
– Он иногда чьи-нибудь слова последние повторяет, — нарушил Василий Васильевич внезапную и какую-то нехорошую тишину. — Золото и наркотики наш Игорёк в боевиках видал. А вот вы как будто писатель, то есть не без ума. Что вы об этом думаете?
– Я думаю об отношениях между сёстрами. Верочка, вы были с ними знакомы?
– Марусю не помню. Анну Павловну знаю, конечно. Она к отцу в больницу ходит.
– И ваше впечатление?
– Строит из себя… Анна Павловна! А сама почти моя ровесница…
– Учительница, — уточнил Игорёк со скукой.
– Девушка с характером, — включился Василий Васильевич. — К ней и правда не подступись. Никто до сих пор и не подступился. Вдвоём с отцом живут.
Живут Черкасские в новом московском районе, почти на окраине, и каждое лето, как у Анны Павловны начинаются в школе каникулы, переезжают на дачу. Как вдруг неделю назад, в отсутствие дочери, Павел Матвеевич опрокинул на себя кастрюлю с бульоном; в больнице за бедным страдальцем ухаживает здешняя санитарка Фаина, которую наняла дочь.