Только никому не говори
Шрифт:
– Расскажите об этом дне подробнее.
– Меня уже проверяли. Мы встали в восемь, пошли через посёлок на пляж окунуться, с соседкой поговорили о жаре. На пляже нас видели в течение дня, например, продавщица из местного продмага поздоровалась. Вечером Звягинцев, сосед, заметил свет на кухне…
– Понятно. Маруся была общительна?
– По настроению. Вообще-то от неё всего можно было ожидать. Когда мы с пляжа пришли на наше место, она сказала, что чего- то боится: «Не оставляй меня одну,
– Вы расспросили её?
– Я поняла так, что это очередной розыгрыш.
– Вот как?
– Она всегда что-нибудь придумывала.
– Она была вруньей?
– Нет. Но непрерывно играла: и в жизни, и на сцене. Потом сама же признавалась в своих выдумках. Она была потрясающе забавна.
– Что значит «играла»?
– Врождённая актриса. Один актёр, знакомый Дмитрия Алексеевича, смотрел её в школьном спектакле, в роли Наташи Ростовой… у них кружок хороший, словесница ведёт. Так вот, он сказал, что это Божий дар.
– Однако она не собиралась стать актрисой?
– Всю жизнь собиралась, но вдруг весной передумала. Она как-то с весны переменилась.
– Чем вы это объясняете?
– Очевидно, влиянием Пети, раз она с ним в МГУ захотела поступать. Предприятие безнадёжное. Читала Маруся, правда, запоем — это у нас семейное. Но языки, история — серёдка на половинку. И хотя Петя с ней занимался, университетский конкурс она вряд ли выдержала бы.
– А как она сама свои шансы оценивала?
– По-моему, невысоко. Посмеивалась.
– Вы не знаете, из-за чего они поссорились с Петей, когда в лесу венками занимались?
– Она сказала как-то вскользь, со смехом, что он полез к ней целоваться и получил по шее. Но было ли это именно так — не ручаюсь. Возможно, очередная выдумка.
– Маруся была хороша собой?
– Очень. Её трудно описать…
– Ну, если она похожа на вас, то конечно…
– Мы — две противоположности. Я — в отца, она — вылитая мама. Очень маленькая, мне по плечо, очень тоненькая… по- старинному: грациозная. Ослепительно черные кудри крупными кольцами, такое пушистое облако. Но главное, в ней было много чего-то, знаете…
– Огня?
– Ну да, жизни. Одним словом, в отличие от меня она и в семнадцать лет кружила головы. Жаль, вы не можете видеть наш портрет. Он у Дмитрия Алексеевича, тот все с ним возится. Мама в центре, сидит на скамеечке, а мы обе возле неё на коленях стоим, как два ангела. Смешно, конечно, но здорово.
– Дмитрий Алексеевич хороший художник?
– Буйство красок. На мой взгляд, слишком много азарта и темперамента. Я бы предпочла большей сдержанности. Но он имеет успех, он, можно сказать, знаменитость.
– Так, вернёмся к среде.
– Мы пришли с речки в восьмом часу, перед сном я
– Что?
– «Преступление и наказание». По программе.
– Она спала в ночной рубашке?
– В пижаме.
– Окно было закрыто?
– Мы закрывали на ночь, родителям обещали.
– В чем она исчезла?
– В пунцовом сарафане, в котором обычно ходила на речку, и в купальнике.
– В купальнике? Вы купались по ночам?
– Никогда.
– Но она зачем-то переоделась ночью… и босая…
– Да, «вьетнамки» так и стояли у дивана.
– Она ходила в Отраде босиком?
– Нет.
– А что-нибудь вообще тогда пропало с дачи?
– Красная шёлковая шаль, огромная, ещё бабушкина. Она её очень любила, вот Наташу Ростову в ней играла, — Анюта помолчала. — Но тут какая-то странность. Мне кажется, эту шаль я видела на стуле в светёлке в четверг утром, как Маруся исчезла. А вот потом, когда милиция вещи осматривала, шали уже не было. Но, может быть, я ошибаюсь.
– Интересно… Скажите, кто-нибудь из-за забора, из рощи, мог видеть, как она, например, раздевалась?
– Забор сплошной и сад весь заросший. Пол окна закрывает куст жасмина. Чтобы её в светёлке увидеть, надо подойти к окну вплотную. Кстати, и диван из окна не виден, он в углу за письменным столом.
– Вы сами спите крепко?
– Когда как.
– Во сколько вы заснули той ночью?
– В двенадцатом, проснулась около семи, встала воды напиться и свет увидела на кухне. Удивилась, заглянула в светёлку: Маруси нет.
Значит, речь идёт примерно о семи часах. И вы ничего не слышали?
– Ничего.
– Анна Павловна, у меня создалось впечатление, что вы, ещё толком ничего не зная, восприняли происшедшее как-то сразу трагически…
– Родители уехали при условии, что сестра будет слушаться меня во всем и без разрешения ничего не предпримет. Она была слишком живая и беспечная, понимаете? Но раз обещала маме… И потом: Марусина светёлка, пустая, прибранная, окно распахнуто… Вообще, если её не будили, она могла спать до полудня. И ещё эти слова, что она боится…
– Вы ничего не трогали в светёлке?
– Нет, только взяла её записную книжку из сумочки на этажерке.
– Отпечатки пальцев отсутствовали именно на окне? Но в комнате они были?
– Да, конечно.
– Чьи именно?
– Во-первых, Марусины…
– А как определили их принадлежность?
– По её вещам — расчёска, зубная щётка, зеркальце… Провели идентификацию и установили тождество отпечатков, так же определили и мамины: она входила в светёлку перед отъездом в Крым.
– А ещё чьи-нибудь отпечатки в комнате нашли?