Только позови
Шрифт:
— Ну как, порядок?
— Полный!
— Ну и замечательно.
Слегка покачиваясь, Стрейндж нагнулся к самому уху Прелла.
— Слышь, все к матери просадим, а? До последнего никеля! Никому ни в чем отказа, пока есть хоть одна вшивая монета.
Прелл почувствовал, как Стрейндж оперся на его плечо, выпрямился и отошел. Он развернул коляску и незаметно посмотрел на приятеля. Тот стоял со сложенными на груди руками, прислонившись плечом к стене. Сколько раз Прелл видел его в такой позе — как он стоит, прислонившись к косяку в дверном проеме пищеблока на Оаху, к стойке у входа в кухонную палатку на Гуадалканале,
На покрасневшем от спиртного лице Стрейнджа с опухшими, осоловелыми глазами было разлито блаженство. Но Прелл видел, что под этим выражением залегли какая-то обида и ожесточение, залегли так плотно, что, казалось, не проткнешь и штыком.
Прелл не знал причину и не хотел знать. Но только сейчас он сообразил, что всякий раз, когда его взгляд натыкался на Стрейнджа, тот стоял в той же позе и с тем же непонятным выражением на лице. И он не заметил, чтобы Стрейндж уединился с кем-нибудь из девиц.
Теперь Прелл только и делал, что поглядывал на своего дружка. Стрейндж все так же стоял у стены и наблюдал, что творится посередине комнаты. Там заводной Митчелл откалывал на потеху собравшимся очередной номер, усвоенный, очевидно, со студенческих времен. И вдруг, как на киноэкране, Прелл увидел перед собой в полном составе свое отделение: усталые грязные бойцы шагали один за другим, мертвые вместе с живыми. Картина буквально потрясла его, потому что он уже начал забывать про это видение. И каждый медленно поворачивался, смотрел на него запавшими глазами, печально улыбался, шел дальше и пропадал в кромешной тьме. Боже ж ты мой, думал Прелл, чего бы они не дали, чтобы быть здесь!
Стрейндж разбудил в нем память, и теперь она работала сама по себе, не спрашивая разрешения, и, чтобы не сойти с ума, он должен был твердо, раз и навсегда сказать самому себе, что он живой, а они нет.
Хотя Прелл опирался на металлический подлокотник, рука у него задрожала, и в стакане раз, другой, третий, звякнул ледок. Энни Уотерфилд положила руку поверх его руки, и звяканье прекратилось, она потянулась к нему губами, будто целуя его. Прелл благодарно подмигнул ей.
К двум часам ночи Прелл так окосел, что не чувствовал никакой боли, когда Лэндерс и Стрейндж втискивали его в такси, а потом вытаскивали и усаживали в коляску. Водитель на этот раз им попался неразговорчивый и равнодушный, не то что первый. Но это не испортило настроения. — Вечерок, я вам доложу, — уезжать неохота, — снова и снова бормотал Прелл. — У меня такого и не было.
Повесив трость на спинку коляски, Лэндерс катил Прелла к нему в ортопедическое отделение. Тогда-то спьяну он и сболтнул, что через пару дней Уинча выписывают из госпиталя. Ограниченно годным признали. Получил назначение в командование Второй армии начальником отделения личного состава. Может, повысят, младшего уорент-офицера дадут.
Как ни пьян был Прелл, эта новость была для него как глухой удар колокола, мрачно возвестивший начало конца. В отделении он стянул с помощью дежурного новенькую форму. Прежде чем уснуть, он долго ворочался в постели.
Вот они разъедутся, и что же тогда будет с ним? Первым, значит, выходит Уинч. За ним Лэндерс, потом Стрейндж. Он останется один. Опять
Что же ему делать? Единственное, чего он хотел, — это остаться в армии. Но кому он нужен без ног?
На другое утро, словно ответ на мучительные вопросы, ему передали от полковника Стивенса напечатанное на машинке приглашение еще раз выступить в городе с речью. На этот раз к нему обращался люксорский Объединенный женский клуб. Первое его выступление прошло настолько успешно, что дамы убедительно просили его выступить и у них. Собрание было назначено на полдень.
Самочувствие после перепоя у Прелла было отвратительнейшее, но он согласился. Вынужден был согласиться. Он подумал, что, может, ему ничего не светит, кроме как говорить речи, но зато тогда есть надежда остаться в армии. Ему никто пока ничего не предлагал. Но, как зверь, чующий приближение бури, он чувствовал, что так оно и будет.
Глава девятнадцатая
Проснувшись утром, Лэндерс не мучился, как Прелл. Он не в первый раз участвовал в попойках, и организм успел приспособиться к большим дозам. Его угнетало кое-что похуже похмелья.
Натянув до подбородка казенное одеяло, он прислушивался, как ходит по палате санитар и будит народ. Потом у двери короткими резкими очередями начал надрываться звонок. Ни санитар, ни звонок не беспокоили Лэндерса. К ним он уже давно привык. Он был охвачен глубоким смятением.
Лэндерс знал причину. Ему не нужно было перебирать в памяти вчерашний день, чтобы вспомнить, где он дал маху. Это застряло в затылке как гвоздь. Он катил Прелла в его отделение и спьяну проболтался про Уинча. А его специально просили держать язык за зубами.
От выпитого накануне и от острого чувства вины Лэндерса пробрала внутренняя дрожь. Он натянул пижамные штаны, сунул ноги в тапочки и поспешил в умывальную, чтобы побриться первым.
О том, что Уинч скоро выпишется и получит назначение, Лэндерс узнал от Стрейнджа. Они сидели с ним на солнышке, дожидаясь, пока Преллу выдадут наконец складную коляску. Стрейндж рассказал, что Уинч отбывает через неделю, и очень просил Лэндерса никому об этом не говорить. Особенно Преллу.
Почему бы не сказать Преллу, удивился Лэндерс. Стрейндж пожал плечами, неопределенно мотнул головой и сбивчиво — как всегда, если дело касалось тонких материй, — объяснил, что Преллу знать об этом рано. Не пришел он еще в себя, насчет ног сильно беспокоится. Не переварит, что Уинч уезжает от них и бросает роту, вообще — отрезанный теперь ломоть.
Лэндерс понимающе кивнул. Он и сам не мог представить, как обойдется без Уинчевых советов и его поддержки. При мысли, что старшого не будет с ними, у него холодело внутри. Но он не предполагал, что то же самое чувствует по отношению к Уинчу Прелл. Как бы угадав, о чем он думает, Стрейндж опять мотнул головой. Прелл, конечно, не очень-то любит Уинча, это точно, но это не значит, что не уважает, рассуждал Стрейндж. Как раз наоборот. С какой стати Преллу не любить человека, если он его не уважает. Опыт он и есть опыт, и авторитет тоже. Нет, худо будет Преллу без Уинча. Очень худо. А любит, не любит тут ни при чем.