Только про любовь

Трамп Ивана

– Франта, я люблю, – он был ее другом, ее любовником. Когда она думала об этом, она чувствовала неудовлетворенность и нетерпение, потом жалость к нему и свое предательство.

– Я хочу, чтобы ты верил мне, – добавила она.

– Я постараюсь, – ответил он.

Через несколько недель после того, как началась их любовная связь, сбылась мечта Франты: он стал автогонщиком. Его успехи в любительских гонках привлекли внимание команды «Формула-3». Ни он, ни Катринка тогда не подозревали, что это означает начало конца их отношений.

Достаточно смелая и понимавшая необходимость автомашин, Катринка все еще боялась их. Они вызывали у нее ужасные воспоминания, постоянно напоминали

о смерти. То, что Франта добровольно обрекал себя на такой риск, казалось ей сумасшествием. Она очень боялась, что он погибнет, поэтому не разрешала себе полюбить его в полную силу. Она страховалась от потери.

Невзирая на свои страхи, Катринка часто сопровождала Франту на соревнованиях. Путешествуя с ним по Европе, она пыталась отыскать своего сына. Из команды «Формула-3» Франта перешел в команду «Формула-1». Катринка ездила с ним в Монцу и Эсторил, в Гогенгейм и Монте-Карло. Толпа, шум, яркие цвета, волнение – все это пугало ее. Она бывала рада, когда что-то мешало ей поехать с Франтой, хотя ожидать результатов соревнований издалека было так же тяжело, как наблюдать за ними.

Несчастный случай произошел три месяца назад, на обратной дороге из «Золотого рога». Ирония судьбы. Франта не разбился в Монте-Карло, Сузуске или Аделаиде, а произошло это на дороге из Кицбюэля в Мюнхен.

Как всегда, Катринка старалась забыться в работе, но чем больше она старалась, тем больше они с Франтой отдалялись друг от друга. В тот день, сидя в своем кабинете, она занималась подсчетами, а Франта пил, как всегда, когда скучал или чувствовал себя несчастливым. По дороге домой она заметила его раздражение, решила, что причиной тому явилось ее невнимание к нему в тот вечер. Когда она извинилась, он бросился в атаку, проклиная гостиницу и обвиняя ее в том, что она не уделяет ему внимания, не ездит с ним на соревнования, не ходит с ним в гости, а каждую свободную минуту бежит в оперу. Когда она перестала оправдываться, то заметила нетвердость его речи.

– Ты пьян, – сказала Катринка.

– Да. А ты не оправдывайся. Нападай сама.

– Франта, давай я поведу машину.

– Нет.

– Пожалуйста, Франта. Ты же знаешь, как я нервничаю из-за этого.

– Я нормально веду машину.

– Ну, сделай мне одолжение.

– Одолжение? Не смеши. Почему я должен сделать тебе одолжение? Что ты сделала для меня? Ты меня больше не любишь. Если вообще когда-нибудь любила.

Когда он лежал при смерти в больничной палате и потом, в период его медленного выздоровления, Катринка гнала от себя мысли о тех обвинениях. Первые недели она была около него днем и ночью, заходя домой, только чтобы уснуть на несколько часов, принять душ и переодеться. Она бросила гостиницу на Хильду и Бруно и сидела рядом с Франтой, молча, если ему так хотелось, разговаривая, играя с ним в шахматы, читая ему газеты, журналы, романы Кундеры, даже Кафку. Она делала все это, не пытаясь объяснить мотивы своего поведения, просто потому, что она должна была это делать, потому что у него никого больше не было. Как она может сомневаться, что любит его?

Сейчас Франта почти поправился, через несколько дней его выписывали из больницы, нужно было взглянуть правде в глаза.

В своей комнате в «Золотом роге», готовясь ко сну, Катринка поняла, наконец, что Франта одновременно и прав, и неправ. Так же, как и она. Ей было ясно, что она любит его, но не так, как ему хочется. Если бы не несчастный случай, их отношения, наверное, уже кончились. Именно из-за этого и возникла ссора, и неизвестно, к чему бы она привела, если бы машина не выехала на лед и не потеряла управление. У Франты было сломано несколько ребер, раздроблена ключица, задета поджелудочная

железа, было сильнейшее сотрясение мозга. Он неподвижно пролежал много недель. У Катринки, каким-то чудом, не было серьезных повреждений: всего лишь несколько ушибов. К счастью, она была пристегнута ремнем.

Катринка перестала причесываться и посмотрела на себя в зеркало. Ее лицо без косметики казалось бледным. Под глазами были темные круги, а в их уголках – маленькие морщинки. Ей было двадцать восемь лет, и мысль о том, что она не любит Франту, наполнила ее отчаянием. Ей нравилась жизнь с ним, хотя в их отношениях не хватало страсти. Катринка выросла в маленькой, но любящей семье, частью которой привыкла себя считать. Она всегда думала, что когда-нибудь они с Франтой поженятся, у них будут дети, а ее сын – которого она продолжала неустанно разыскивать – присоединится к этой счастливой семье. Она никогда не говорила о своем сыне Франте. Это не страх и не стыд, просто привычка к скрытности, даже в отношениях со своим любовником. Объяснять ему, что она была беременна, когда они познакомились, было глупо, и все это не имело смысла, пока ребенок не найдется.

Сдержанность Катринки объяснялась еще и отношением Франты к детям. Не то чтобы он не любил их, но он считал свою жизнь слишком опасной, чтобы иметь детей.

А в ее воображении рисовалось, что Франта бросит гонки, женится на ней и у него проснется отцовское чувство, как у Томаша.

Катринка спрашивала себя: может быть, отношение Франты к семье создало такой непреодолимый барьер между ними? Может быть, она позволила бы себе любить его больше, если бы он хотел детей?

Но Катринка не хотела углубляться в эти мысли. Какой смысл? Конечно, ее чувства не удовлетворяют ни его, ни ее. Катринка не была мечтательницей, она понимала, что бессмысленно налаживать отношения с Франтой. Им не оставалось ничего другого, как расстаться.

Глаза ее наполнились слезами. Ей было жаль, что никогда их отношения с Франтой не перерастут в страсть, потом в любовь и не закончатся счастливым браком и детьми.

Надо будет сказать ему все как можно скорее, думала Катринка, продолжая плакать. Она ему скажет, когда его выпишут из больницы, когда он окрепнет. Она страшилась этого разговора, боясь причинить боль и ему, и себе. Она будет ужасно скучать по нему, по его обществу, поддержке, по звуку его голоса, распевающего чешские песни, по его худому лицу, которое она привыкла чувствовать рядом. Он придавал ей устойчивость и спокойную уверенность с тех пор, как она покинула Чехословакию. Ей будет очень одиноко без него.

Глава 21

– Катринка, дорогая, ты не спишь? Можно к тебе?

Тихий стук в дверь и голос Натали прервали тревожные размышления Катринки о Франте и о будущем. Вскочив с кровати и ступая босыми ногами по ковру, она заторопилась к двери, которую теперь запирала с той поры, когда какой-то подвыпивший постоялец надумал нанести ей визит. Тогда ей удалось уговорить его уйти, но это происшествие ее все-таки испугало.

– Ты действительно опоздала, – сказала Катринка, когда Натали вошла в комнату. Подруги расцеловались. – Я тебя давно жду.

Натали пожала плечами.

– Все авиарейсы отложены из-за воздушной бури. Боже мой, вы только посмотрите, как она одета.

Катринка усмехнулась.

– Ты что, все время носишь шелковое белье, даже когда одна мерзнешь в постели? – Так как Натали плохо понимала немецкий, а Катринка еще хуже французский, они более или менее сносно общались на английском, который обе когда-то изучали в школе, обильно используя при этом интернациональную лексику.

– Конечно, дорогая. Нужно держать марку, даже для себя.