Только с тобой
Шрифт:
— Хорошо, — помолчав тихо ответила Лиза. Я посплю, — она отвернулась к стене и затихла. Постояв немного, Владимир вышел из комнаты.
— Она злится, что беременна? — спросил он прямо Нюру.
— Она боится рожать, все женщины боятся. Тут любой забоится.
Владимир до рассвета дремал на неудобном диване в библиотеке. «Лучше бы домой пошел», — злился он.
Ты целовался с ней? — услышал он над головой голос Лизы. Открыл один глаз.
— Ты какой ответ хочешь? — спросил тихо.
— Честный.
— Нет, я целовался только с тобой, ты не могла этого не чувствовать. Хорошо, расскажу и не смей меня осуждать. С ней было… удобно. Она приходила и уходила через полчаса, сама захлопывая за собой
— Но ведь ты хотел ее?
— Черт, да не ее я хотел, эмоций хотел.
Он обернулся и испугался: мокрое от слез Лицо Лизы выражало горе и крах.
— Прости меня за все, я очень раскаиваюсь. Он целовал ее руки. А ты меня не разлюбила случайно?
— Не надейся, — ответила она сквозь рыдания. — Жить будем здесь, я приготовила нам комнату в гостиной. Хочешь переоденься, твои вещи в гардеробной.
Она смотрела, как он переодевается. Смотрела на его спину в шрамах, злость уходила. «Зачем ему мне врать, — вдруг дошло до нее, я ведь лучше этих».
— Ты меня любишь? — спросила устало Лиза.
— Я люблю тебя, я умру без тебя, — ответил он так искренне, что Лиза сдалась окончательно.
Глава 25
Глава 25
Лизу разбудил шум. Прислушалась — радостный смех и приветствия, не могла понять кто это. В комнату вошел Владимир.
— Ты не спишь? — спросил тихо. — У нас гости.
— Мачеха что ли вернулась? — спросила ни без ехидства Лиза.
— Нееет! Лучше не надо, а то выставит нас на улицу прямо ночью.
— Кто тогда?
— Вставай, увидишь.
Лиза запахнула халат, накинула на плечи большую шаль, но живот в семь месяцев сложно чем-то прикрыть.
— Маша! — жалобно воскликнула она. Мааашаа! — обнялись. — Ты с фронта что ли? А у вас отпускают что ли?
— Ну я же ополченка, — ответила Маша, — наши дальше пошли, а я вернулась.
— Ополченка — это литературно или народно? — спросила счастливая Лиза.
— Кто как хочет, — ответила, зевая Маша.
Владимир вынес бутерброды, предложил девушкам.
— Я поем, — подбежала Маша к тарелке, — очень голодна. И откусила большой кусок бутерброда. — Ууу, вкуснятина какая!
На шум вышла проснувшаяся Нюра, зевая.
— У вас что тут гарем? — воскликнула Маша.
— Нет, семейное общежитие, — засмеялась Нюра. Маша с Нюрой все знали друг про друга, Лиза рассказывала о Маше каждый день, а Маше в письмах писала о том, что такой друг, как Нюра — это подарок судьбы.
Перекусив, сонные разошлись по комнатам, Маше постелили на неудобном диване в библиотеке.
— Спишь, — спустя какое –то время спросила Лиза тихо.
— Нет, — ответил Владимир.
Лиза подползла к нему неуклюже, прижалась, положила голову на плечо.
— Я тебя замучила, а потом ребенок будет орать по ночам.
— Ну я тогда вернусь к себе, — совершенно спокойно ответил он.
Лиза вскинула голову.
— Шучу, — засмеялся, взял ее лицо в ладони, поцеловал нежно.
Лиза заулыбалась, крепче прижалась к мужу, обняв его руку.
— Мы можем это? — спросил несмело Владимир.
— Все можем, — улыбаясь ответила Лиза. — Соскучилась, — шептала сквозь поцелуи. Ты еще желаешь меня, такую противную злючку?
— Хм, желаю, как в первый раз, — покрывая поцелуями ее шею, плечи, шептал радостно, — с возвращением, моя куколка.
Тошнота, истерики, страх — все ушло. Она купалась в любви и заботе мужа, преданные подруги крутились все время рядом, вроде, как счастье возвращалось.
Маша вернулась в институт, переехала в свою бывшую комнату в общежитии, о своем возлюбленном она ничего не рассказывала, Лиза не спрашивала — боялась, вдруг погиб, сама расскажет, если захочет.
Лиза не знала, как она будет заканчивать институт. Владимир
Вот и январь на пороге. В квартире на улице Горького было тепло, красиво, уютно. С конца 1942 года заработала котельная, подавая тепло в квартиры. Срок Лизиных родов приближался, сумка с вещами в роддом была собрана заботливой Нюрой и стояла в прихожей, ожидая своего часа. В центре квартиры нарядили елку, Владимир принес ее еще неделю назад. В этом доме было много красивых вещей, в том числе и новогодних игрушек. Были и совсем старинные, уникальные, дореволюционные, изготовленные из тисненного картона на далекой Дрезденской картонной фабрике: слоны, медведи, неуклюжие пингвины, зайчики, бьющие в барабаны. С ветки на ветку игриво перекидывались блестящие бусы-гирлянды, огибая стеклянные яркие шары, самую макушку украшала рубиновая звезда — точная копия кремлевской звезды. Саша не отходил от елки, сидел радостный на табуретке рядышком. Даже кормили его здесь.
Лиза совершенно успокоилась, читала книги, играла с Сашей, рассказывала ему сказки, иногда сама сочиняла. Саша очень любил слушать ее, сидел молча, надув губки, как взрослый мужичок.
Сегодня, 2 января 1943 гола, Лиза в прекрасном расположении духа, уютно пристроившись на диванчике, сочиняла сказку вслух: «Когда-то на подоконнике того красивого дома, — она показала рукой в окно в даль на гостиницу Москва, — жила маленькая фея. Она была так хороша собой, что не существует слов, чтобы ее описать. Одно можно сказать, что глаза у нее были, словно голубое небо, губы, словно алые зорьки, волосы у нее горели, словно золото, а кожа была нежнее бархата. Птички прилетали на подоконник, взглянуть на нее, прилетали бабочки, полюбоваться ее красотой. Заботливая мама устроила ей на подоконнике цветущий сад: маленькие деревца росли в небольших горшочках, цветы цвели в наперстках, на стволах деревьев висели качельки, спала она на маленькой вязанной кроватке, укрывалась от полуденного солнца под нежной вуалью у журчащего ручейка, вытекающего из ракушки. У нее была даже маленькая собачка — крохотный муравейчик в красном кафтанчике. Он пытался лаять иногда и часами дремал, греясь на солнышке. Лакомилась фея нектаром и цветочной пыльцой. Она дружила с мотыльком, который жил за стеклом в форточке, паучком, который плел свою паутину в углу комнаты и комариком, сидевшим днем в щели подоконника, а ночью вылетающим на охоту. „Доброе утро!“ — радостно кричала фея, просыпаясь с первыми лучами солнца. Ее друзья, поеживаясь, просыпались, приветствуя ее в ответ. На другой стороне улицы каждый день играл музыкант и фея танцевала под звуки скрипки, то кружась, то взлетая, как балерина. Устав, она смотрела через стекло, любуясь скрипачом, и громко вздыхала о том, что музыкант, наверное, не знает, какая здесь живет миленькая фея, которая так красиво танцует! Музыкант, к сожалению, не мог видел ее, он был слепой. Но его незрячие глаза все время смотрели в сторону окошка, за которым пряталась фея».
У Лизы что-то булькнуло в животе, и она почувствовала, как под ней растекается лужа.
— Нюра, — громко позвала она подругу.
— Началось? Не паниковать, дыши спокойно — помнишь, как учили. Вызвала скорую, приехала через десять минут.
Зазвонил телефон. Владимир устало взял трубку:
— Слушаю.
— У Вас девочка, 3600, рост 52 сантиметра, мама и малышка чувствуют себя хорошо. Завтра можете их проведать и положили трубку. Его прошибло несколько раз электрическим разрядом. Рука вцепилась в трубку, из которой эхо повторяло: девочка, мама и малышка…