Только ждать и смотреть
Шрифт:
– Нет. Надо было тогда, когда я любил… А позже… Разве жизнь дает нам второй шанс? Может, это и к лучшему – у меня своя семья, дети, внуки…
Он встал. Наши сеансы никогда не длились долго – ему было трудно сидеть неподвижно.
– Это правда, что вы рисуете Эмму? – спросил меня мсье Туччи.
– Да.
– Значит, она приходила сюда?
– Да.
– В ваш подвал?
– Да.
– Здесь всегда пахнет цитрусами. Это запах красок или ее духов?
– Я не знаю.
…Разве я мог удержаться? Он ведь не видел свою Эммочку столько лет! Я развернул ее портрет и снял покрывало. Я хотел оставить их наедине, но боялся за своего старичка.
– Как вы верно подметили! – медленно выговорил он. – Ее рот – как цветок!
Почему я не сказал мсье Туччи, что Эммочка не только звонила, но и заявилась к нам, как только узнала, что Марк в коме? Была уже ночь, и теперь не Марк, а я пошел открывать дверь в трусах. Эмма стояла на пороге под светом фонарей, и снежинки сверкали на ее шубе как звезды, а за ней, отставая на шаг, стоял шофер лимузина, в фуражке, синем кителе и без пальто – вышел из машины, чтоб подвести ее к двери, и дрожал. Она обернулась к нему: “Я быстро!” И вошла.
Да, она очень быстро перешла к делу. Бледно-персиковый цвет ее щек так и не превратился в насыщенный красный – у этой женщины не было стыда! Я понял, кто управлял империей Бергов, “делал бизнес”. Нет, не тот очаровательный “парень с купончиками”, “подарочек с покупочкой”, а она. Берни Берг лишь полюбил ее, вот и все…
Эмма не сняла шубу. Мы прошли на кухню, сели за стол. Какое-то время мы оба молчали, и я чувствовал себя неловко. Наркотическая зависимость – не та болезнь, которую хочется обсуждать за чаем. Вообще обсуждать. Тем более когда речь идет о родном тебе человеке. Мне было стыдно, да. Эмма уже знала, что “шансы пятьдесят на пятьдесят”, я сообщил ей о здоровье Марка по телефону. Мы долго молчали. Эмма несколько раз с шумом втягивала в себя воздух, как будто сдерживала рыданья. Достала из сумки бумажный платочек, приложила к глазам. При каждом ее движении меня обдавала струя благоухания. Чем же она душилась? Я как сейчас чувствую этот запах, он застрял в воздухе, повис…
Потом она наклонила голову, открыла свою черную лакированную сумочку, достала оттуда пачки денег и выложила их на стол – одна, две, три… Почему-то вид денег в банковской упаковке страшно возбудил меня, я встал и заходил по кухне. Никогда в жизни я не видел столько иностранной валюты!
– Что вы… не надо… Зачем вы… – лепетал я.
Эммочка не отвечала мне, она неторопливо доставала пачки, одну за другой. Потом она начала аккуратно срывать с пачек обертки и пересчитывать деньги, не спеша, пришептывая по-русски. Эмма считала по-русски! Я вспомнил, что в одной советской книге именно так поймали американского шпиона – человек, оказывается, увлекаясь, всегда считает на своем родном языке, сколько бы языков он ни знал. Я почти бегал по кухне – не мог взять себя в руки.
“Пойди попей холодной водички”, – говорила мне бабушка в детстве, когда я не мог вести себя “как ни в чем не бывало”. Я подошел к крану и налил себе воды.
– И мне, – машинально сказала Эммочка, не отрываясь от своего занятия.
Я подал ей стакан воды, и, когда она вскинула на меня глаза, в них стояли голубые слезы.
– Ах, боже мой, как вы похожи на Марка! – воскликнула она.
Я готов был умереть на месте! Я готов был броситься ей на грудь и зарыдать!
Сейчас я думаю: для чего ей нужен был весь этот спектакль? Разве она не знала, сколько купюр в каждой банковской пачке? Зачем она намеренно затягивала время – сводила меня с ума? Разве она верила, что я сын Марка?
– Возьмите, пожалуйста, – попросила Эммочка трагическим голосом. – У меня просто больше нет, а то бы я… Вам понадобятся деньги, м-м-м…
– Разве в Канаде медицина не бесплатная? – задал я один из своих “глупеньких” вопросов.
– От этого и все проблемы! – зло сказала Эмма. – Марк ходил к разным врачам, и каждый в свою очередь выписывал ему лекарства! Марк принимал тройные дозы!
Эммочка знала обо всем лучше меня!
– Сандро, я никому не скажу ни слова, вы слышите? Это между нами! Ах, если бы я могла дать вам побольше денег!
Она почти плакала.
– Вы знаете, в случае необходимости я могу обратиться к Дороти Окли… – попытался успокоить ее я.
– Что вы! – вскрикнула Эммочка. – не говорите ничего вашей бабушке! Никому ничего не говорите! Все эти странные знакомые Марка, Зак Полски или Иван Иванович… Им просто не с кем поговорить по-русски! Не надо, вы мне обещаете? Я единственный настоящий друг Марка! Это между нами, слышите? Я от всей души хочу помочь ему…
– Я верну вам при первой же возможности! – воскликнул я. – Разрешите, я дам вам расписку?
– Нет-нет! – ответила она и встала. Чемпионский рост. Портрет красавицы в шубе. На кухне. Она направилась к лестнице, а потом, словно что-то вспомнив, остановилась, повернула голову и бросила мне небрежно: – Зачем мне расписка? Я вам доверяю! Но, если вы так настаиваете, у Марка есть какая-то книга из России, вот, пожалуй… для меня это память, знаете… М-м-м…
Я понял. Она пришла за книгой “Путешествие в Персию…” поручика Друвиля. За рисунками Орловского. Надо успеть взять за хорошую цену – на случай, если Марк не встанет. У нее, наверное, уже готовы бумаги… По-видимому, Марк, доверчивый и болтливый, сообщил Эмме, что собирается подарить мне эту книгу…
– Я дам вам расписку… – машинально повторил я.
Бумага тут же вынырнула из черной сумочки. Ручка. Я рванулся из кухни вон. Она двинулась за мной. “Вот, вот, здесь… не надо карандашом…” Да отстаньте от меня! Как выдержать и не сказать ни слова? Заваленное пианино, на котором Марк играл однажды до полуночи, а потом спросил: “Кому я такой нужен, а?..” Блондинка в маленькой машине, дома и горы… Мне, папа, ты нужен мне! Как же она поняла, что я не подпишу? Ведь я не проронил ни слова! Быстро сгребла со стола деньги, бегом направилась к лестнице…
Взгляд. Вот чем мы похожи с Марком – у нас одинаковый огненный взгляд.
Солнце больше не грело и не светило, не пробивалось к нам сквозь облака. Марк уже не заказывал погоду: видно, ему было трудно это делать на расстоянии, он уехал лечиться. Я жил один и очень скучал по моему сумасшедшему отцу. Я по-прежнему любил его и носил свою любовь в сердце, как рану.
Мсье Туччи приходил по утрам и помогал с “решением юридических и финансовых вопросов” – объяснял мне, как разбирать почту и оплачивать счета. Я потихоньку начал зарабатывать – иногда рисовал Ленина и отдавал Заку Полски, а чаще убирал лопаткой снег у нас и у соседей. Лоран даже обрадовался, когда я вызволил его из этой обузы, – сказал, что снега на всех хватит. Обидней всего почему-то мне было подбирать какашки за собакой Баскервилей – и как Лоран с этим справлялся? Сейчас я уже забыл, а тогда еще помнил, что в Грузии собаки редко живут в домах, и вообще с ними обращаются как с собаками! Они обитают во дворе, спят в конуре и едят объедки!