Только звезды нейтральны
Шрифт:
При всей внешней солидности Зайцев сейчас выглядел жалко.
– Извини, я тороплюсь на доклад к командованию, - козырнув, сказал Максимов и повернулся.
Он добрался до штаба флота, поднялся по ступеням, но дверь не открыл. Сперва глянул вниз - Зайцева уже не было. Максимов вернулся и зашагал по дороге, ведущей, в сопки, не отдавая себе отчета в том, куда идет. Он шел тяжелой походкой, потрясенный этой встречей.
Вернулся на корабль, снял шинель и только сел в кресло, как раздался телефонный звонок. В трубке послышался всегда мягкий, певучий голос начальника
– Принимай нового командира.
– Кого именно?
– Тебе повезло. Из Америки прислали.
У Максимова сжалось сердце: так и знал, что это может случиться.
В трубке что-то прошуршало, и начштаба с укором спросил:
– Ты что же, разговаривать со мной не хочешь?
– Прошу извинить! Очень уж все это неожиданно, - неловко оправдывался Максимов.
– А-а-а… Тогда претензий не имею. Встреть командира, потолкуй с ним и позвони.
Максимов поднялся, схватил шинель и спешно начал собираться. «Пойду к члену Военного совета, - решил он, - все как есть расскажу». Он на минуту представил себе разговор с членом Военного совета. Тот выслушает, покачает головой: «Стыдитесь! Родина в опасности, а вы вздумали старые счеты сводить. Мало ли какие отношения складывались до войны! Извольте забыть о них. У нас один общий враг. Понимать надо…» Что на это ответишь?
Сбросив шинель, Максимов зашагал по каюте. Он силился убедить себя в том, что сейчас у него нет права ворошить прошлое. Служба службой, а дружба уже растоптана. Осталась служба, и надо нести ее как подобает.
Стук в дверь заставил Максимова подтянуться и принять обычный деловой вид.
В каюту нерешительно вошел Зайцев. Он был в своем щегольском плащ-пальто и фуражке с целлофановым верхом, из-под которой кокетливо выглядывал рыжий чуб.
– Капитан третьего ранга Зайцев прибыл для дальнейшего прохождения службы, - доложил он, держа руку под козырек.
Лицо с рыжими, сдвинутыми у переносицы бровями выражало чувство собственного достоинства: «Вот видишь, ты не хотел разговаривать со мной, а начальство приказывает служить вместе - и, будь любезен, выполняй».
– Раздевайся, - Максимов указал глазами на вешалку.
Зайцев снял пальто, присел к столу, помедлил, не зная, как обращаться - на «ты» или на «вы».
– Пришел я в отдел кадров, меня спрашивают: «Хотите к Максимову на тральцы?» Я сказал: «Не возражаю». А вышел с назначением - червячок внутри точит. Вспомнил, как встретились в убежище, и думаю: «Пожалуй, опрометчиво поступил».
– Все от тебя зависит, - холодно сказал Максимов.
– Если решил добросовестно служить, хорошо воевать, то какие могут быть опасения?
– Время покажет… - многозначительно заметил Зайцев и замялся.
– Где семья, что с Анной?
Максимов отвернулся, посмотрел в иллюминатор.
– В начале войны в Харьков подались. Застряли у немцев. Где теперь - не знаю.
– Он сжался, как будто от боли, и, не сразу придя в себя, спросил: - Ну а твоя жена где? Как Лидочка?
– Не спрашивай. Один как перст.
– Печально, - заметил Максимов.
– Ну да ладно, это
Зайцев оживился:
– Перед Америкой три года на тральщике помощником трубил.
– Ну что же, в таком случае завтра принимай двести пятый. Служба нелегкая. Больше нас никто не плавает. Ходим в дозоры, высаживаем десанты, несем конвойную службу, - бесстрастным голосом перечислял Максимов, стараясь больше смотреть на карту.
– Вон куда забираемся. До самого острова Медвежий. Конвои союзников встречаем и порожние транспорты обратно конвоируем…
Зайцев тоже смотрел на карту.
«Удивить решил, - неприязненно думал он.
– Далеко ли до Медвежьего? Вот прошел бы, как я, с конвоем из Америки! Ему такое даже не снилось».
Но из деликатности спросил, делая ударение на «ты»:
– Так ты на тральщиках начинал войну?
– Нет, начинал на суше командиром батальона.
Зайцев усмехнулся:
– Ты же тактики сухопутной не знаешь!
– В этой обстановке ни с чем не считались, немец был в восемнадцати километрах от Мурманска. Наспех собрали батальон добровольцев и с марша в бой бросили. Немцев отбили. Ну и наших много полегло.
– Матросы, известное дело, народ отчаянный.
– Там были не одни матросы. Рабочие мурманских заводов, коммунисты, комсомольцы и даже уголовники из исправительно-трудовых лагерей. С финскими ножами в атаку шли.
Зайцев удивленно посмотрел на Максимова:
– Не понимаю, как вы решились, ведь все-таки они заключенные?
– Мы с ними обращались как с советскими людьми, и они в этой обстановке не могли оказаться подонками. Ни один из них не дезертировал, не продался немцам. Тех, что остались живы, потом в разведроту свели, и они до сих пор на Рыбачьем воюют. Много силы в нашем народе, и даже там, где мы не догадываемся.
– Верно! Только нас вокруг пальца обвели.
Максимов насторожился:
– Кто обвел?
– Немцы, конечно…
Максимов согласился:
– Да, внезапность сыграла свою подлую роль.
Зайцев прищурился:
– Откуда тебе приснилась внезапность? Запомни, разговор между нами.
– Он оглянулся.
– Никакой внезапности не было и в помине. Просто Гитлер нас околпачил.
– Ты откуда это знаешь?
– Из самых надежных источников. В Америке служил с нашим бывшим помощником военно-морского атташе в Германии. Рассказывал такое, что у меня волосы
. дыбом поднимались. Они еще весной сорок первого года сообщали в Москву: дескать, к нашей границе подтягиваются немецкие войска, и даже примерно называли дату вторжения. А им знаешь что отвечали? «Не поддавайтесь на провокацию!» Дурость, а не внезапность!
– сердито проговорил Зайцев и принялся набивать трубку.
– Сейчас у нас нет времени на пересуды. Кончится война, тогда разберемся.
Зайцев деланно рассмеялся:
– Брось, кто будет разбираться? Победителей не судят!
– И посмотрел на часы.
– Пойду, пожалуй. Я неплохо устроился в общежитии.