Толкователь болезней
Шрифт:
— Представь, что я там.
— Но мы хотели послать один из снимков друзьям на Рождество. У храма Солнца мы не сфотографировались всей семьей. А сейчас господин Капаси мог бы нас снять.
— Не пойду. К тому же у меня от этих обезьян мороз по коже.
— Но они безобидные. — Мистер Дас повернулся к господину Капаси. — Правда ведь?
— Они не столько опасны, сколько голодны, — подтвердил гид. — Не дразните обезьян едой, и они не станут надоедать вам.
Мистер Дас с детьми двинулся вверх по дороге, мальчики шли рядом, а девочку отец нес на плечах. Господин Капаси увидел, как они встретились с парой японцев, мужчиной и женщиной, — единственными
— Я, пожалуй, пойду с ними, — сказал господин Капаси, открывая дверцу. — Надо рассказать им о пещерах.
— Нет, останьтесь, — попросила миссис Дас. Она выскользнула с заднего сиденья и села рядом с господином Капаси. — Радж захватил свой дурацкий путеводитель.
Вместе они наблюдали через ветровое стекло, как Бобби и обезьяна передавали друг другу палку.
— Храбрый мальчик, — заметил господин Капаси.
— И не удивительно, — ответила миссис Дас.
— Почему?
— Он не от него.
— Простите?
— Бобби не сын Раджа.
По телу господина Капаси пробежал холодок. Он вынул из кармана рубашки баночку бальзама с маслом лотоса, которую всегда носил с собой, смазал зельем палец и тронул им лоб в трех местах. Он знал, что миссис Дас смотрит на него, но не повернулся к ней лицом, а глядел, как удаляются, взбираясь по крутой тропе, мистер Дас и дети, время от времени останавливаясь, чтобы сделать фотографии в окружении все растущего числа обезьян.
— Вы удивлены?
То, как она это сказала, заставило его тщательно подбирать слова.
— Обычно такое в голову не приходит, — медленно проговорил господин Капаси и опустил баночку с бальзамом в карман.
— Конечно. И, разумеется, никто об этом не знает. Ни одна душа. Я держала это в тайне целых восемь лет. — Миссис Дас смотрела на господина Капаси, как-то странно повернув подбородок, словно взглянула на него по-новому. — Но теперь вот рассказала вам.
Господин Капаси кивнул. Внезапно у него пересохло во рту, лоб запылал и слегка онемел от бальзама. Он хотел попросить у миссис Дас глоток воды, но передумал.
— Мы встретились совсем юными. — Покопавшись в сумке, она вытащила пакетик с воздушным рисом. — Хотите?
— Нет, спасибо.
Она бросила в рот горсть риса, откинулась на кресле, отвернулась от господина Капаси и уставилась в окно со своей стороны.
— Мы поженились в колледже. А предложение Радж сделал еще в старших классах. Конечно же, мы поступили в один колледж. Тогда мы и мысли не допускали, чтобы разлучиться хоть на день, хоть на минуту. Наши родители жили в одном городе и были лучшими друзьями. Всю свою жизнь я видела Раджа каждые выходные, то в их доме, то в нашем. Родители отправляли нас играть в детскую и шутили, что мы жених и невеста. Только представьте! Нас ни разу не застукали, хотя в каком-то смысле, я думаю, все было более или менее подстроено. Ужас, что мы вытворяли вечерами по пятницам и субботам, пока родители пили чай в гостиной… Я могу многое вам порассказать, господин Капаси…
Поскольку все свободное время в колледже она проводила с Раджем, продолжала миссис Дас, то не обзавелась близкими друзьями.
Всегда уставшая, она отклоняла предложения немногочисленных университетских подруг вместе пообедать или прошвырнуться по магазинам на Манхэттене. В конце концов приятельницы перестали звонить ей, и она осталась одна в доме с ребенком, окруженная игрушками, о которые спотыкалась и на которые постоянно садилась, вечно измотанная и раздраженная. После рождения Ронни они лишь изредка выходили в свет и еще реже принимали гостей. Раджа такое положение дел устраивало; он торопился с работы домой, чтобы посмотреть телевизор и покачать Ронни на коленях. Когда он сообщил жене, что друг-пенджабец, которого она видела лишь однажды и даже не запомнила, поживет у них неделю, пока будет посещать собеседования в Нью-Брансуике, она пришла в ярость.
Бобби был зачат днем на диване, забросанном игрушками-грызунками, под надрывный плач Ронни, желающего выбраться из манежа. В тот день друг-пенджабец получил предложение от лондонской фармацевтической компании. Она не возражала, когда гость дотронулся до ее поясницы в то время, как она варила кофе, и прижал ее к своему гладкому темно-синему костюму. Он овладел ею быстро, молча, с искусством, которого она никогда не знала, без многозначительных восклицаний и улыбок, какими неизменно одаривал жену Радж после соития. Назавтра Радж отвез друга в аэропорт Кеннеди. Позже отец Бобби женился на пенджабской девушке; они жили в Лондоне; каждый год Радж и Мина обменивались с ними рождественскими открытками, и обе пары вкладывали в конверт семейные фотографии. Он не знал, что Бобби его сын. И никогда не узнает.
— Простите, миссис Дас, но зачем вы мне все это рассказываете? — спросил господин Капаси, когда она закончила свое повествование и снова повернулась к нему лицом.
— Ради бога, бросьте называть меня миссис Дас! Мне двадцать восемь лет. У вас наверняка дети моего возраста.
— Не совсем. — Господина Капаси неприятно царапнуло упоминание о том, что он намного старше. Чувство, которое он к ней испытывал, которое заставляло его то и дело посматривать на себя в зеркало на протяжении пути, стало понемногу затухать.
— Я рассказала вам это из-за вашего таланта. — Миссис Дас положила воздушный рис в сумку, не закрыв пакета.
— Не понимаю, — ответил господин Капаси.
— Что тут непонятного? Восемь лет я не имела возможности открыться никому — ни друзьям, ни, разумеется, Раджу. Он ни о чем не подозревает, думает, я все еще люблю его. Что вы об этом скажете?
— О чем?
— О том, что только что услышали. О моей тайне, о том, как я от этого страдаю. Я неизменно чувствую боль, когда смотрю на своих детей, на Раджа. Мне в голову лезут ужасные мысли, господин Капаси, — бросить все к чертовой матери. Однажды мне захотелось выкинуть все, что у меня есть, из окна: телевизор, детей, все остальное. Вы считаете, это признак нездоровья?