Толстый мальчишка Глеб
Шрифт:
Они вышли нерешительно во двор, все еще не веря в свою свободу, и направились к дыре.
— Куда вы? — окликнул их Васька. — Валяйте прямо в ворота…
— В ворота им непривычно! — засмеялся губастый. — Стой! Погоди! Рыжий мне анекдот обещался: про пьяницу и таракана…
— Пускай идут! — сказал Васька. — Про это я тебе, если желаешь, сам расскажу…
Огурец шел впереди, стараясь не спешить, но, едва ступив за ворота, он почуял свободу и без оглядки чесанул вдоль улицы, не соблюдая никаких маршрутов и показав такую быстроту и легкость
И у Мишани ноги шагали до того легко, будто и не ноги это, а крылья. Хорошо было на душе: свободно!
Но постепенно Мишанины ноги замедлили свой ход, а голова свесилась под тяжестью дум…
Он вспомнил, что Васька сказал: увидимся после… Где увидимся и зачем — вот вопрос. Зачем Мишане опять видеться с Васькой, вовсе ни к чему это, не имеет он такого желания — с Васькой видеться, а также с губастым.
Но что поделаешь, если они все про Мишаню с Огурцом знают? Куда от них в таком случае скроешься? Могут преспокойно пожаловать к отцу: так и так, ваш сын Мишаня пойман на гособъекте, около территории. Занимался хищением согласно статье сорок семь, надо привлечь… А уж если отца как следует разозлить, он так привлечет, что света не взвидишь!..
И может этот Васька явиться в любую минуту, что тут особенного: вот сейчас, вполне возможно, пьет свое молоко, а сам думает: дай-ка, думает, да пойду насчет этих ребят разузнаю… А губастый скажет: конечно, сходи, нечего им спускать, а то они всю РТС растащат! Вдобавок никакого смешного анекдота они губастому не рассказали, чтобы его развеселить и успокоить.
А когда Мишаня вспомнил, что ломик остался в бурьяне, а лезть его доставать — думать нечего в ближайшее время, стало ему и совсем скверно.
Домой он явился мрачный.
Даже Маринка и другие маленькие, игравшие около дома, увидев, какое у Мишани выражение лица, мигом разбежались и попрятались, словно не Мишаня по улице шел, а серый страшный бык Борис, завидев которого все малыши разбегались кто куда.
Пнув подвернувшуюся ему под ноги консервную банку с водой для кур, так, что она отлетела на полдвора, Мишаня сел под сараем на пенек и начал переживать.
Однако и тут ему покоя не было.
— Чем же это перед тобой банки-то провинились? — спросила мать, отворив окно.
— А что она!.. — рявкнул Мишаня.
— Она для дела поставлена, — рассудительно сказала мать. — Куры из ней пьют… им требуется пить аль нет?
— Нечего им тут распивать!
— Гляди-кось, какой грозный! — покачала головой мать. — Чем же это они тебе не угодили, скажи на милость?
— Ходют тут… кагакают!..
— А яйца кто тебе будет несть? Может, сам занесешься? Эва — нахохлился-то как… что твоя наседка!..
— Они мне не нужны! А наседку — по башке!..
— Тебя бы по башке-то, по дурацкой! Какого рожна тебе нужно, дозволь узнать?
— Ничего мне не нужно!
Мать долго, пристально присматривалась к Мишане и определила:
— Ремня тебе нужно хорошего ввалить, — вот
Мишаня налил в банку воды, поставил ее на прежнее место, а сам опять сел под сараем, но мать продолжала говорить:
— Во-во! Охладись, посохни… Ишь горячий какой!
Пришлось от всех этих разговоров удалиться в смородину.
Там уж Мишаня не церемонился с сестрой Веркой, которая, учуяв тяжелое Мишанино положение, очутилась туг как тут и льстиво зашептала:
— Мишань, ты знаешь, чего мы с Розой от тебя хочем…
— Ничего не могу знать! Никаких Роз! — потревоженным медведем заревел Мишаня. — Пшла отсюда!..
Верка шмыгнула острым своим носом и скрылась — обиделась. И пусть.
Роза эта еще навязалась, а что ей нужно — сама не знает.
Получила от Мишани хорошее таежное письмо, где все сказано. Квартиру он им свою отдал, самовар и все имущество, а они каждый день пристают, над душой стоят, — кому угодно надоест… Тут, того гляди, нагрянут Васька или губастый, а им и дела нет — лезут со всякими пустяками!
Конечно, про Мишаню с Огурцом все узнано Васькой на посту этом самом, и где они живут, с удовольствием покажут изменники: хоть Братец Кролик, хоть Глеб, хоть другой кто…
В случае чего, отцу надо будет объяснить таким образом: в РТС залезли просто поглядеть, что там за забором находится. Прогуливались по улице, видят — дыра, дай залезем. А они набежали, схватили и повели. Приводят в будку и говорят: рассказывай им анекдоты. Дураки какие-то…
Но мало надежды, что отец больше поверит Мишане, чем своим шоферам, особенно если найдут ломик. Отец сам шофер и терпеть не может, чтоб моторы ломами расковыривали…
Так Мишаня размышлял и в то же время чутко прислушивался ко всякому шуму во дворе: не идут ли уже с РТС?..
Вот стукнула калитка, и громкие голоса что-то спросили, мать им ответила, потом позвала:
— Мишаня-я!.. Ну-ка, иди сюда скорей!
Сердце у Мишани так и оторвалось: пришли!
Скрываться было некуда, да и бесполезно, и Мишаня храбро вышел навстречу опасности, стряхнув с себя всякие налипшие соринки и застегнувшись, чтобы иметь вид чинный и благонравный, вызывающий доверие и снисхождение.
Но это оказались не Васька и не губастый, а свои ребята: Глеб, Братец Кролик и Лаптяня.
Братец Кролик вел переговоры с матерью, Глеб сзади помалкивал, а Лаптяня вообще не участвовал, а стоял в калитке, вертя бумеранг и показывая, что он здесь ни при чем, а пришел на всякий случай, чтобы защитить бумерангом Глеба и Братца Кролика, если Мишаня вздумает на них напасть.
А Мишаня нападать и вовсе не думал — так обрадовался, что свои гусиновские ребята пришли к нему, чтобы проведать, а не какие-нибудь скандалисты с РТС, чтобы жаловаться да привлекать…