Тольтекское искусство жизни и смерти: история одного открытия
Шрифт:
– Значит, ты готова на все? – спросил Мигель.
– Да!
– Даже если нужно будет следовать указаниям?
Сердце Сариты забилось чаще.
– Мой ангел, в этом особенном мире ты учитель, – сказала она. – Я с радостью послушаюсь твоих указаний.
«Что ж, а теперь кто над кем измывается?» – с иронией подумал он. Даже умирающему неплохо посмеяться. А он ведь точно умирает… процесс начался. Он понимал, что Сарита пришла к нему как страстная сила жизни; и в видении, сотканном из памяти и слабеющих желаний, только жизнь могла остановить этот процесс.
– Madre, указания буду давать не я, – сказал он, сияя улыбкой, полной
– Что ты… – начала было она. – Тут есть кто-то еще?
Сарита устремила взгляд в ту же сторону – в направлении горизонта.
– Что это? – спросила она. – Еще одно дерево?
Вдали от мерцающего места, где они находились, на другом холме, окруженном таким же ландшафтом, вырисовывались неясные очертания громадного дерева. До этого мгновения она его не замечала. Оно было точь-в-точь такое же, как это дерево, чьи благородные ветви приютили ее сына. Это…
– Копия, – сообщил ей он.
– А кто на нем сидит? Копия моего сына?
– Самозванец другого рода. Тот, кто живет на том дереве, владеет наукой иллюзии. Поговори с ним, мама.
Сарита смотрела на дерево, стоявшее вдали, за скорбной пустыней. Хотя его окутывал полумрак, оно, как и это дерево, лучезарно светилось разными цветами. Но все на нем было неподвижно. Листья не трепетали, не было никаких отблесков. Тени не играли со вспыхивающими и гаснущими лучами света. Похоже, что среди его ветвей не притаилось ничего живого. Она была загипнотизирована. Ей потребовалось сделать над собой усилие, чтобы оторвать взгляд и снова увидеть сына, сидевшего на своем древе жизни на фоне ярких цветов Земли.
– Мне не нужны новые иллюзии. Мне нужен Мигель.
– Сарита, там начинается твой путь, – объяснил Мигель, еще раз взглянув на далекое дерево. Все воспринимаемое – это отражение, иллюзия. Теперь у нее будет возможность осознавать это и только потом делать выбор. – Если ты хочешь узнать, как вернуть сына, там тебя ждут первые указания. И, как всегда, не верь ничему, что услышишь, но слушай.
Он сорвал с верхней ветки еще одно яблоко и вытер его о край больничного халата. Потом хорошенько откусил и начал жевать. Сладкий сок потек по его подбородку. Он поднял глаза к черному небу и восхищенно улыбнулся прекрасному зрелищу планеты, сияющей видениями. У него нет сомнений: мать покажет себя мастером. С каждым новым вызовом ее осознанность будет возрастать. Как всегда, она воспользуется своей мудростью и будет обращаться за советом к предкам. Она встретится с тем, кто правит миром отражений – миром, который он оставил далеко позади, и, по крайней мере ненадолго, она забудет боль, причиняемую невыносимым материнским страхом. Он весело подмигнул ей и приготовился следовать за жизнью, куда бы она ни вела.
Сарита улыбнулась ему в ответ. Теперь она чувствовала уверенность – сила ее намерения подталкивала время и обстоятельства. Во что бы то ни стало она должна оставаться в видении сына. Здесь она может уговорить его. Здесь он почувствует силу ее воли. По ее мнению, она сумела направить все в нужную колею, и он пока уступает. Он указывает путь к решению, каким бы сомнительным тот ни казался ей, а это уже кое-что. Конечно, она выполнит его каприз. Попробует делать все так, как хочет он, – пока ей не удастся все переиначить и подчинить себе.
Взгляд Сариты устремился к горизонту. Только она сама может встретить то, что ждет впереди, сколько бы часов ни исполняла ее семья ритуал с музыкой и молитвой. Не произнеся больше ни слова, она отвернулась от Мигеля, подхватила пустую сумку
Было безветренно. Ни звука не было слышно в этом замершем краю, над которым нависло готовое разразиться грозою небо. Странно, думала она, куда делся этот до сих пор не умолкавший ролл-н-рок, который, кажется, без перерыва играет в голове у ее сына? Ролл-н-рок? Или рок-н-ролл? Не важно, но он больше не звучит. Сейчас она осталась одна. Она легко взмахнула своей нейлоновой сумкой, как бы бросая вызов сомнению. Скоро эта странная затея закончится. Скоро Сарита вновь обретет сына – живым – и заключит его в свои объятия.
2
Мать отправилась в путь, и можно снова отдыхать, любоваться бесконечным светом, слушать музыку. Даже сейчас, даже сквозь туман этого сна я слышу песни моей юности. Их ритм завладевает всем моим вниманием. Их слова – это послания, которые рассказывают сразу и о боли, и о том, как ее превозмочь. Я слышу, как сквозь мелодию и слова всегда – пусть неявно – просвечивает истина. Музыка и пульсирующая в ней жизнь – это моя стихия.
Пройден долгий жизненный путь – он начался гораздо раньше, чем я научился понимать музыку, еще до того, как слух соединил меня с физическим миром, прежде, чем я осознал, как трудно быть человеком. Он начался раньше, чем я познакомился с материей. Возможно, мои самые ранние воспоминания связаны с рождением моего тела, первыми попытками дышать, криками корчившейся в муках матери. Там началась полная событий дорога из младенчества в зрелость, от ученичества к мастерству. Я проделал путь от чистого потенциала через захватывающие приключения физического существования до конца, который ждет усталого путника. Когда-то были нескончаемые ночи любви, а теперь вот – эта тихая ночь, с шепотом смерти внутри меня и вокруг. Это была хорошая жизнь: я дарил и получал любовь без всяких условий и оправданий.
Любовь не требует оправданий, ведь мы и есть любовь. Люди редко позволяют себе испытать ее силу. Слово «любовь» знакомо им лишь как падший символ, который изначально призван был означать жизнь, но потом был исковеркан бесчисленными смысловыми искажениями. Стоило извратить одно это слово, как пошла неразбериха со всеми символами. Символы превращаются в убеждения, а те, в свою очередь, становятся узколобыми тиранами, которые упиваются человеческими страданиями. Все это началось с обесценивания первого слова – «любовь».
Да, в моей жизни было много любви. Всегда находились женщины, жадные до прикосновений, жаждавшие любить и быть любимыми. Всегда были женщины, которые искали правду о себе в моих глазах. И я любил всех этих женщин, встретившихся на моем пути. У них были разные лица, разные имена, но для меня существовала лишь одна – падшая женщина, пойманная в паутину искажений и ищущая путь обратно, к истине. Даже сейчас она пытается нащупать обратный путь к небесам, продолжая тем временем верить в ложь, которая удерживает ее в аду.
Конечно, она – это все мы. Она – знания. И сейчас я могу сказать без всякого стыда, что когда-то она была Мигелем. Со знаниями у меня с самого начала все обстояло хорошо. Начиная с первого вдоха мне не терпелось узнать, что значат звуки, символы, потом – строки, набросанные на бумаге. Как всякий здоровый младенец, я видел и слышал все. Я чувствовал так, как окружающие меня взрослые давно разучились чувствовать. Чувственный опыт омывал меня днем и ночью, но, разумеется, кто-то должен был засвидетельствовать чудеса ощущений. Наблюдая мир взрослых, я понял, что чувственному опыту нужен рассказчик.