Том 1. 1955–1959
Шрифт:
Быков тяжело поднялся и заглянул через пульт. На полу, среди пластмассовых осколков, лежал животом вверх штурман Михаил Антонович Крутиков.
— Миша, — позвал Быков почему-то шепотом. — Ты жив, Миша?
Послышался скребущий звук, и из-за кожуха реактора выполз на четвереньках Жилин. Жилин тоже плохо выглядел. Он задумчиво поглядел на капитана, на штурмана, на потолок и сел, поджав ноги.
Быков выбрался из-за пульта и опустился рядом со штурманом на корточки, с трудом согнув ноги в коленях. Он потрогал штурмана за плечо и снова позвал:
—
Лицо Михаила Антоновича сморщилось, и он, не открывая глаз, облизнул губы.
— Лешенька, — сказал он слабым голосом.
— У тебя болит что-нибудь? — спросил Быков и принялся ощупывать штурмана.
— О! — сказал штурман и широко раскрыл глаза.
— А здесь?
— У! — сказал штурман болезненным голосом.
— А здесь?
— Ой, не надо! — сказал штурман и сел, упираясь руками в пол. Голова его склонилась к плечу. — А где Ванюша? — спросил он.
Быков оглянулся. Жилина не было.
— Ваня, — негромко окликнул Быков.
— Здесь, — отозвался Жилин из-за кожуха. Было слышно, как он уронил что-то и шепотом чертыхается.
— Иван жив, — сообщил Быков штурману.
— Ну и слава богу, — сказал Михаил Антонович и, ухватившись за плечо капитана, поднялся на ноги.
— Ты как, Миша? — спросил Быков. — В состоянии?
— В состоянии, — неуверенно сказал штурман, держась за него. — Кажется, в состоянии. — Он посмотрел на Быкова удивленными глазами и сказал: — До чего же живуч человек, Лешенька… Ох, до чего живуч!
— Н-да, — сказал Быков неопределенно. — Живуч. Слушай, Михаил… — Он помолчал. — Дела наши нехороши. Мы, брат, падаем. Если ты в состоянии, садись и посчитай, как и что. Вычислитель, по-моему, уцелел. — Он посмотрел на вычислитель.—Впрочем, посмотри сам.
Глаза Михаила Антоновича стали совсем круглыми.
— Падаем? — сказал он. — Ах, вот как! Падаем. На Юпитер падаем?
Быков молча кивнул.
— Ай-яй-яй! — сказал Михаил Антонович. — Надо же! Хорошо. Сейчас. Я сейчас.
Он постоял немного, морщась и ворочая шеей, потом отпустил капитана и, ухватившись за край пульта, заковылял к своему месту.
— Сейчас посчитаю, — бормотал он. — Сейчас.
Быков смотрел, как он, держась за бок, усаживается, жалобно кряхтя, в кресло и устраивается поудобнее. Кресло было заметно перекошено. Устроившись, Михаил Антонович вдруг испуганно посмотрел на Быкова и спросил:
— Но ведь ты притормозил, Алеша? Ты затормозил?
Быков кивнул и пошел к Жилину, хрустя осколками на полу. На потолке он увидел небольшое черное пятно и еще одно у самой стены. Это были метеоритные пробоины, затянутые смолопластом. Вокруг пятен дрожали крупные капли осевшей влаги.
Жилин сидел по-турецки перед комбайном контроля отражателя. Кожух комбайна был расколот пополам. Внутренности комбайна выглядели неутешительно.
— Что у тебя? — спросил Быков. Он видел что.
Жилин поднял опухшее лицо.
— Подробностей я еще не знаю, — ответил он. — Но ясно, что вдребезги.
Быков сел рядом.
— Одно метеоритное попадание, — сказал Жилин. — И два раза
Да, — сказал Быков. — Этого никакой механизм не выдержит. Ставь запасной комплект. И вот что. Мы падаем.
— Я слышал, Алексей Петрович, — сказал Жилин.
— Собственно, — произнес Быков задумчиво, — что толку в контрольном комбайне, если разбит отражатель?
— А может быть, не разбит? — сказал Жилин.
Быков поглядел на него, усмехаясь.
— Такая карусель, — сказал он, — может объясняться только двумя причинами. Или — или. Или почему-то выскочила из фокуса точка сгорания плазмы, или откололся большой кусок отражателя. Я думаю, что разбит отражатель, потому что бога нет и точку сгорания перемещать некому. Но ты все-таки валяй. Ставь запасной комплект. — Он поднялся и, задрав голову, осмотрел потолок. — Надо еще хорошенько закрепить пробоины. Там внизу большое давление. Смолопласт выдавит. Ну, это я сам. — Он повернулся, чтобы идти, но остановился и спросил негромко:
— Не боишься, малек?
В Школе мальками называли первокурсников и вообще младших.
— Нет, — сказал Жилин.
— Хорошо. Работай, — сказал Быков. — Пойду осмотрю корабль. Надо еще пассажиров из амортизаторов вынуть.
Жилин промолчал. Он проводил взглядом широкую сутулую спину капитана и вдруг совсем рядом увидел Варечку. Варечка стояла столбиком и медленно мигала выпуклыми глазами. Она была вся синяя в белую крапинку, и шипы у нее на морде страшно щетинились. Это означало, что Варечка очень раздражена и чувствует себя нехорошо. Жилин уже видел ее однажды в таком состоянии. Это было на ракетодроме Мирза-Чарле месяц назад, когда Юрковский много говорил об удивительной приспособляемости марсианских ящериц и в доказательство окунал Варечку в ванну с кипятком.
Варечка судорожно разинула и снова закрыла огромную серую пасть.
— Ну что? — негромко спросил Жилин.
С потолка сорвалась крупная капля и — тик! — упала на расколотый кожух комбайна. Жилин посмотрел на потолок. Там, внизу, большое давление. «Да, — подумал он, — там давление в десятки и сотни тысяч атмосфер. Смолопластовые пробки, конечно, выдавит».
Варечка шевельнулась и снова разинула пасть. Жилин пошарил в кармане, нашел галету и бросил ее в разинутую пасть. Варечка медленно глотнула и уставилась на него стеклянными глазами. Жилин вздохнул.
— Эх ты, бедолага, — сказал он тихо.
2. Планетологи виновато молчат, а радиооптик поет песенку про ласточек
Когда «Тахмасиб» перестал кувыркаться, Дауге отцепился от казенника и выволок бесчувственное тело Юрковского из-под обломков аппаратуры. Он не успел заметить, что разбито и что уцелело, заметил только, что разбито многое. Стеллаж с обоймами перекосило, и обоймы вывалились на приборную панель радиотелескопа. В обсерваторном отсеке было жарко и сильно пахло горелым.