Том 1. Новые люди
Шрифт:
– Постой, Василиса, – сказал Андрей. – Скажи мне, Тихон тебя обижает?
– Да не обижает он…
– Свадьбы, что ли, не хочет?
– Нет, на свадьбу он всегда согласен. И, говорит, люблю тебя прекрасно.
– Так чего же ты хочешь?
– Дозвольте, барин, – вмешался вдруг Тихон, – дозвольте уж нам это дело меж собою оставить. Дура баба, дура непременно, ежели она баба. Она, значит, недовольна, коли я с кем другим разговор заведу, а все чтобы с ней. А что я с ней теперь буду говорить, коли если она мне вдоль и поперек известна и каждое ее слово, какое она сказать может – я сам себе могу сказать? После того извольте рассудить,
Андрей в замешательстве смотрел то на Василису, то на Тихона.
– Ну что ж, Василиса, – произнес он, наконец, – видишь, это все вздор. Тихон тебя любит и не думает от тебя отказываться. Он тобой доволен.
– Я доволен, – подтвердил Тихон. – Она славная будет жена. А с женой какие тебе там тары-бары? Жена не для того.
– Однако, Тихон, – заметил Андрей с некоторой робостью, – я не понимаю, как ты женишься и не находишь в Василисе, по твоим словам, никакого интереса. Я, признаться, не понимаю, какая же радость…
Тихон взглянул мрачно и, взяв шапку, пошел к двери, не отвечая. Но на пороге остановился и произнес с некоторой презрительностью в голосе:
– Этого уж нам объяснять не приходится. А только вот каждый день вы за стол садитесь кушать, обедаете, значит. И какой только в этом интерес – не вижу! А после обеда книжки читаете, в театр в город едете. Тут уж, конечно, интерес есть. Так не обедайте-ка вы никогда, а все книжки читайте. Или, ежели этого не угодно – занимайтесь кушаньем и к нему одному интерес имейте. Ан на это никто не согласен. Хотят и того и этого. И правильно хотят! Правильно хотят! Так уж мне никто и не мешай! Никто меня и не учи!
Он произнес последние слова угрожающим тоном и вышел из кухни. Ошеломленная Василиса даже не всхлипывала. Андрей пожал плечами и намеренно громко произнес:
– Вот нелепый! Притчами какими-то говорит!
Несколько лодок, одна за другой, плыли по реке. В первую нагрузили провизию, самовар… Анна Ильинична возымела желание сама заняться чаем, а в помощницы, ввиду ее слабого здоровья, великодушно предложила себя Катя, которая, после примирения с Андреем, была особенно ласково настроена и чувствовала желание сделать приятное Анне Ильиничне, завоевать ее расположение. К тому же и мастерица Катя была великая относительно всего, что касалось провизии и вообще устройства закусываний.
И Катя села в первую лодку.
Андрею пришлось сесть в последнюю, так как он всех усаживал и устраивал. Случилось, что мисс Эвер тоже попала в последнюю. С ними же сел и кузен Ваничка, коротконосый гимназист.
Из города сегодня наехало много настоящих кавалеров – и Ваничка был в решительном загоне. Он не унывал. Он знал, что завтра же все скучающие барышни вернутся к нему. Пока он развлекался, бороздя воду палкой и поглядывая на мисс Эвер.
Она сидела у руля, спокойная и молчаливая, в своем белом платье. На голову она надела широкую соломенную шляпу, мягкие поля которой слегка опускались с боков. Лицо ее, в тени, белело узкое и нежное. В руках была какая-то, по-видимому иностранная, книжка.
Андрей сидел на веслах. Было не жарко, он греб легко, почти не замечая. От воды веяло еще не летней прохладой. Андрей
Андрею хотелось рассказать кому-нибудь историю Тихона, но Ваничке нельзя было рассказывать, а к бледной англичанке он и подступиться не смел. Вообще не робкий и менее всего застенчивый, Андрей теперь молчал почти до невежества. Он все время странно чувствовал ее присутствие. И так как он ехал назад, точно убегая от нее, то ему казалось, что она, сидя на корме, преследует его, – всюду и всегда за ним, как скоро бы он ни скользил по воде.
Вербы, ивы, кусты лозняка – все это у воды уже распустилось пышно, молодо и сочно. Иногда, в узком месте, они въезжали в свежую тень. Кое-где плоские, еще не широкие, листья кувшинок уже легли на остеклевшую воду. Весла Андрея разбивали стекло – и листья, не отрываясь от крепких стеблей, только проворно ныряли в глубь, и темную, и тихую. Когда деревья у берегов бросали зеленый отблеск под шляпу мисс Май – лицо ее делалось еще бледнее, но оно было живое, как двухдневная береза, когда ее сияющая листва пронизана солнечными лучами. Андрею вспомнилось, что когда он увидел девушку в первый раз, на балконе, сегодня утром – на ней также лежали отсветы от молодых листьев. И ему подумалось, что она точно имеет какое-то отношение к ним, точно у себя дома вблизи этой живой зелени.
Ваничка пытался разговориться с англичанкой, но она столько же обратила внимания на его речь, как если бы около нее жужжал комар. Ваничка умолк. Тогда через несколько времени она сказала, обращаясь к Андрею:
– Я очень рада быть здесь, в этой деревне. Я чувствую себя очень хорошо весною здесь.
Едва заметная мягкость произношения не шла к ее серьезному лицу. Но в этой негармоничности было какое-то отдохновение, отрада.
Андрей встрепенулся. Следовало отвечать. И он спросил:
– А вы первую весну проводите в России?
– О, нет. Я проводила весну и в деревне Анны Ильиничны. Прошлую весну. Но у вас лучше. Такая тень! Такая вода! Мне нравится, я люблю, когда есть вода и тень. Тень на воде. И вообще я люблю тень и деревья.
– Верно, там, где вы жили прежде, в Англии, были большие леса?
– О, нет. Прежде, чем я выросла, я действительно жила в поместье, где были большие деревья. Таких больших деревьев здесь нет. Парк тянулся на несколько миль от замка. Там было очень хорошо и там я и привыкла к деревьям. Но потом мы уехали и жили на… вы знаете? на острове Гернсей. Там мне не нравилось, я не была довольна.
– Что же, там нет деревьев?
– Мы жили на берегу океана. Я не люблю океана. Слишком большой, не прозрачный. Голое такое место, без растений. И климат дурной. Все низкие тучи, мокрые, серое море мечется, а кругом скалы, тоже серые или черные. Нет, там жизни мало. Ведь волны – это от ветра. А деревья, например, сами живут.
Андрей уже привык к ее акценту. Она говорила простые вещи, рассказывала охотно, но Андрей не чувствовал ни малейшего сближения между ними – по-прежнему она была для него таинственной и необычайной, как будто все эти слова она говорила для него, для Андрея, а главную свою тайну хранила свято для себя одной.