Том 1. Стихотворения и поэмы 1899-1926

Волошин Максимилиан Александрович

8 июля 1913

<Коктебель>

«Как некий юноша, в скитаньях без возврата…»

Как некий юноша, в скитаньях без возврата Иду из края в край и от костра к костру… Я в каждой девушке предчувствую сестру И между юношей ищу напрасно брата; Щемящей радостью душа моя объята; Я верю в жизнь и в сон, и в правду, и в игру, И знаю, что приду к отцовскому шатру, Где ждут меня мои и где я жил когда-то. Бездомный долгий путь назначен мне судьбой. Пускай другим он чужд… я не зову с собой, Я странник и поэт, мечтатель и прохожий. Любимое – со мной. Минувшего

не жаль. А ты, кто за плечом, – со мною тайно схожий, Несбыточной мечтой сильнее жги и жаль!

7 февраля 1913

<Коктебель>

«Ступни горят, в пыли дорог душа…»

Ступни горят, в пыли дорог душа… Скажи: где путь к невидимому граду? – Остановись. Войди в мою ограду И отдохни. И слушай, не дыша, Как ключ журчит, как шелестят вершины Осокорей, звенят в воде кувшины… Учись внимать молчанию садов, Дыханью трав и запаху цветов.

Январь 1910

«И было так, как будто жизни звенья…»

И было так, как будто жизни звенья Уж были порваны… успокоенье Глубокое… и медленный отлив Всех дум, всех сил… Я сознавал, что жив, Лишь по дыханью трав и повилики. Восход луны встречали чаек клики… А я тонул в холодном лунном сне, В мерцающей лучистой глубине, И на меня из влажной бездны плыли Дожди комет, потоки звездной пыли…

5 июля 1913

<Коктебель>

«Я, полуднем объятый…»

Я, полуднем объятый, Точно крепким вином, Пахну солнцем и мятой, И звериным руном. Плоть моя осмуглела, Стан мой крепок и туг, Потом горького тела Влажны мускулы рук. В медно-красной пустыне Не тревожь мои сны – Мне враждебны рабыни Смертно-влажной Луны. Запах лилий и гнили И стоячей воды, Дух вербены, ванили И глухой лебеды.

10 апреля 1910

Коктебель

«Дети солнечно-рыжего меда…»

Дети солнечно-рыжего меда И коричнево-красной земли – Мы сквозь плоть в темноте проросли, И огню наша сродна природа. В звездном улье века и века Мы, как пчелы у чресл Афродиты, Вьемся, солнечной пылью повиты, Над огнем золотого цветка.

<Январь> 1910

С.-Петербург

Надписи

1

Еще не отжиты связавшие нас годы, Еще не пройдены сплетения путей… Вдвоем, руслом одним, не смешивая воды, Любовь и ненависть текут в душе моей.

2

В горькой купели земли крещены мы огнем и тоской, Пепел сожженной любви тлеет в кадильнице дня.

3

Вместе в один водоем поглядим ли мы осенью поздней, – Сблизятся две головы – три отразятся в воде.

<1910>

«Я верен темному завету:…»

Я верен темному завету: «Быть всей душой в борьбе!» Но змий, Что в нас посеял волю к свету, Велев любить, сказал: «Убий». Я не боюсь земной печали: Велишь убить, – любя, убью. Кто раз упал в твои спирали – Тем нет путей к небытию. Я весь – внимающее ухо. Я весь – застывший полдень дня. Неистощимо семя духа, И плоть моя – росток огня: Пусть

капля жизни в море канет – Нерастворимо в смерти «Я», Не соблазнится плоть моя, Личина трупа не обманет, И не иссякнет бытие Ни для меня, ни для другого: Я был, я есмь, я буду снова! Предвечно странствие мое.

11 июля 1910

<Коктебель>

«Замер дух – стыдливый и суровый…»

Замер дух – стыдливый и суровый, Знаньем новой истины объят… Стал я ближе плоти, больше людям брат. Я познал сегодня ночью новый Грех… И строже стала тишина – Тишина души в провалах сна… Чрез желанье, слабость и склоненье, Чрез приятие земных вериг – Я к земле доверчивей приник. Есть в грехе великое смиренье: Гордый дух да не осудит плоть! Через грех взыскует тварь Господь.

5 января 1912

<Париж>

Пещера

Сперва мы спим в пурпуровой Пещере, Наш прежний лик глубоко затая: Для духов в тесноту земного бытия Иные не открыты двери. Потом живем… Минуя райский сад, Спешим познать всю безысходность плоти: В замок влагая ключ, слепые, в смертном поте, С тоской стучимся мы назад… О, для чего с такою жадной грустью Мы в спазмах тел палящих ищем нег, Устами льнем к устам и припадаем к устью Из вечности текущих рек? Нам путь закрыт к предутренней Пещере: Сквозь плоть нет выхода – есть только вход. А кто-то за стеной волнуется и ждет… Ему мы открываем двери. Не мы, а он возжаждал видеть твердь! И наша страсть – полет его рожденья… Того, кто в ласках тел не ведал утоленья, Освобождает только смерть!

31 августа 1915

<Биарриц>

Материнство

Мрак… Матерь… Смерть… Созвучное единство… Здесь рокот внутренних пещер… Там свист серпа в разрывах материнства: Из мрака – смерч, гуденье дремных сфер. Из всех узлов и вязей жизни – узел Сыновности и материнства – он Теснее всех и туже напряжен, Дверь к бытию Водитель Жизни сузил. Я узами твоих кровей томим, А ты, о мать, – найду ль для чувства слово? Ты каждый день меня рождаешь снова И мучима рождением моим. Кто нас связал и бросил в мир слепыми? Какие судьбы нами расплелись? Как неотступно требуешь ты: «Имя Свое скажи мне! Кто ты? назовись». Не помню имени… но знай, не весь я Рожден тобой, и есть иная часть, И судеб золотые равновесья Блюдет Вершительная власть. Свобода и любовь в душе неразделимы, Но нет любви, не налагавшей уз… Тягло земли: двух смертных тел союз. Как вихри, мы сквозь вечности гонимы. Кто, возлюбив другого для себя, Плоть возжелал для плоти, без возврата, Тому в свершении расплата: Чрез нас родятся те, кого, любя, Связали мы желаньем неотступным. Двойным огнем ты очищалась, мать, – Свершая всё, что смела пожелать, Ты обняла в слияньи целокупном В себе самой возлюбленную плоть… Но как прилив сменяется отливом – Так с этих пор твой каждый день Господь Отметил огненным разрывом. Дитя растет, и в нем растет иной, Не женщиной рожденный, непокорный, Но связанный твоей тоской упорной, Твоею вязью родовой. Я знаю, мать, твой каждый час – утрата, Как ты во мне, так я в тебе распят. И нет любви твоей награды и возврата, Затем что в ней самой – награда и возврат!