Том 1. В дебрях Индии (с илл.)
Шрифт:
— Признаюсь вам, Уотсон, с некоторого времени меня одолевают самые мрачные, черные предчувствия; я не могу выбросить из головы мысли, что Индия будет для меня роковой и что я поплачусь жизнью за старания обеспечить владычество англичан в этой прекрасной стране.
Взрыв хохота прервал печальные мысли вице-короля. Этот припадок веселости донесся к ним со двора, окружающего дворец.
— Там люди забавляются, — сказал сэр Джон с бледной улыбкой, — они вполне счастливы, надо думать!..
Вошедший в комнату слуга объяснил,
— Не позвать ли его сюда? — сказал Уотсон, у которого мелькнула мысль, что это может рассеять мрачные предчувствия вице-короля.
Сэр Джон улыбнулся в знак согласия, и спустя несколько минут пандарома ввели в гостиную. Последний, войдя, сделал перед сэром Лоуренсом селактанг, то есть прикосновение к полу шестью частями своего тела; встав затем, он только почтительно поклонился Уотсону, подчеркнув таким образом разницу, которая, по его мнению, существовала между этими двумя лицами.
— Чем ты занимаешься? — спросил его начальник полиции.
Пандаромы, как и факиры, занимаются не одним и тем же: одни из них, простые акробаты, показывают разные фокусы с помощью кинжалов или, чего не сделает ни один из наших фокусников, с помощью железных раскаленных докрасна шаров; другие занимаются магнетизмом и обладают замечательной гипнотической силой; третьи вызывают духов умерших; некоторые заклинают змей и хищных зверей или гадают; но каждый из них твердо держится традиций своего сословия.
— Я предсказываю будущее, господин, — отвечал пандаром.
Молодой Эдуард Кемпбелл к тому времени вернулся после ухода Кишнайи и также сидел в зале.
— Это для вас, Кемпбелл, — сказал ему вице-король. — Перед вами еще долгие годы жизни, и вам приятно будет знать, что случится с вами.
— Я не любопытен, милорд! Но, желая доставить вам удовольствие, охотно дам свою руку этому колдуну.
И Эдуард, улыбаясь, подошел к пандарому. Со времени прихода молодого человека старый пандаром не спускал с него глаз и смотрел на него с невыразимым волнением. Он взял его руку и долго рассматривал ее линии; медленно подняв затем глаза на молодого человека, он сказал ему, отчеканивая каждое слово, тем гортанным голосом, какой всегда используют эти странники, давая свои предсказания:
— Исания, присутствующий при рождении, осыпал тебя своими милостями; судьба не перекрещивает ни одной из твоих линий, ни одно облако не затемняет горизонта твоих дней; ты достигнешь крайней границы, определенной богами для существования человека, и будешь окружен сыновьями твоих сыновей.
— Принимаю твое предсказание! — засмеялся Эдуард.
— Вот это счастливая будущность, — прибавил сэр Лоуренс. И с этими словами он бросил соверен, который покатился к ногам пандарома.
Глаза последнего блеснули мрачным огнем, по лицу его пробежала молнией ненависть, а руки
— Вот предсказание, — сказал Уотсон, смеясь, — которое не скомпрометирует своего автора, ибо его можно без опасений применить ко всем. Всякому приятно услышать, что он будет долго жить и что у него будет много детей.
— Вы страшный скептик, Уотсон, — отвечал сэр Лоуренс. — Хотелось бы услышать, что он скажет вам.
— Если ваша милость желает…
— Вы ведь сами приказали привести этого человека, Уотсон, и не можете отказать ему в возможности заработать соверен.
— Пожалуй, милорд! Могу заверить вас, что мне положительно безразлично, что он скажет.
Этот разговор происходил на английском языке, и все трое были уверены, что туземец не понял их. Последний стоял бесстрастный, неподвижный, и ни один мускул лица не выдавал его чувств.
Повинуясь желанию вице-короля, начальник полиции с насмешливым видом протянул руку пандарому. Туземец мрачно взглянул на него исподлобья и, окинув быстрым взглядом линии жизни, сказал:
— Чаша дней полна. Джуна, верховный судья, пустил уже черных послов смерти; прежде чем сома — луна — кончит свой обход, сахиб отправится в страну Питри; нет больше для него места на земле, глаза его не раскроются при свете приближающегося солнца. Мрачный Пуруша считает, сколько часов ему остается жить…
В эту минуту, как бы подтверждая слова пандарома, послышался среди ночной тишины жалобный троекратный крик совы, сидевшей на соседнем дереве.
Зловещее предсказание, сопровождаемое криком птицы, который, по народным верованиям, предвещает смерть, произвело на всех сильнейшее впечатление. Невольная дрожь пробежала по телу присутствующих; насмешливая улыбка Уотсона сразу исчезла, и лицо его покрылось смертельной бледностью; вице-король, находившийся еще раньше под влиянием грустных предчувствий, не мог удержать лихорадочной дрожи; даже молодой Кемпбелл, мало поддающийся суеверию, почувствовал, как сжимается его сердце под влиянием странного чувства. Уотсон сделал невероятное усилие, чтобы овладеть собой.
— Это сумасшедший, — засмеялся он, стараясь придать своему смеху саркастический тон.
— Птица Ионнера пропела три раза, — продолжал пандаром, — тебе осталось, сахиб, жить три часа.
— Шутки в сторону, старик, — сказал начальник полиции, сконфуженный тем, что выказал столько слабости, — ступай и показывай твои фокусы в другом месте; нам не нужны больше твои услуги…
В ответ на эти слова мнимый нищий, в котором читатель узнал, конечно, брахматму, поспешно направился к выходной двери, поднял портьеру и скрылся за нею.