Том 10. Мертвое озеро
Шрифт:
— Можно, можно. Присылайте! — отвечал Август Иваныч, кашлянув несколько раз от удовольствия, потому что Винтушевич льстил с замечательным простодушием.
Винтушевич благодарил и спросил, сколько мальчиков прислать.
— О, сколько-с хотите! — отвечал фабрикант и весело прибавил: — Дела идут вперед, хе-хе!
— Еще бы, батюшка! — заметил Винтушевич. — Сигары ваши курят по всей безграничной России.
Август Иваныч покашлял и продолжал:
— Открываю новое отделение фирмы в городе ВВ, в Нижегородской губернии, — пояснил он, приступая к своему делу, — ожидаю туда попутчика для своего конторщ…
Винтушевич
— Вот случай! — воскликнул он радостно. — А я еду один-одинешенек!.. да вот, взгляните…
И с этим словом он взял фабриканта под руку и подошел с ним к отворенному окну, выходившему на балкон, против которого стоял тарантас.
— Эй, Прохор! — крикнул он с балкона своему камердинеру, дремавшему на козлах, рядом с кучером. — Что дремлешь! слетишь с козел! — предостерег его Винтушевич, когда тот откинулся от плеча кучера, служившего ему подушкой. — Эк печет! — заметил потом Винтушевич фабриканту, кивнув на солнце, и они возвратились в кабинет. — Так вот, батюшка! чего лучше: сейчас и едем.
— На половинных издержках… — проговорил Август Иваныч.
— И, боже сохрани! что за издержки! Вы доставите мне удовольствие, несказанное удовольствие! — воскликнул Винтушевич, взяв за руку фабриканта, который тоже выражал большое удовольствие своим известным покашливанием. — Велите готовиться, — продолжал Винтушевич, — прописать паспорт на выезд… Мой прописан и всё готово — сесть да ехать! — прибавил он между прочим.
Август Иваныч благодарил и искал глазами Генриха.
В дверях показалась Саша — девица, знающая шить и кроить по мерке, и доложила, что Шарлотта Христофоровна готова и ждет, чтоб идти вместе в церковь.
— Я остаюсь! — отвечал решительно фабрикант и велел позвать Генриха.
Но Генрих в эту минуту явился сам, таща на плече новенький чемодан: он не успел купить его вчера и потому отправился покупать, как только проснулся.
— Ага! — встретил его Август Иваныч. — Иди, Генрих, простись там (он махнул рукой на спальню Шарлотты Христофоровны) и будь готов. Ты едешь вот с добрым господином…
— Прошу любить да жаловать! — вступил в речь Винтушевич, между тем как Август Иваныч, подойдя ближе к Генриху, сказал тихо:
— Прекрасный человек!.. спеши немедленно!..
— Сейчас! — отвечал оторопевший Генрих и, бросив чемодан у дверей своей комнаты, побежал к Шарлотте Христофоровне.
— Ничего, я подожду, подожду! — кричал ему вслед Винтушевич.
Затем Август Иваныч отдал приказание прописать паспорт Генриха и получить, если можно, обратно деньги, заплоченные вчера за публикацию о попутчике, которая не была еще напечатана. Потом фабрикант усадил своего гостя и подал ему сигару, вынув ее из ящика, который стоял на окне.
— Вашей фабрики? — спросил Винтушевич, принимая сигару, и, получив утвердительный ответ, продолжал:- Я это спрашиваю потому, что никаких других не курю, кроме ваших.
Август Иваныч снова покашлял и взял свечку из рук принесшего ее мальчика, сам подал гостю огня закурить сигару, после чего свечка тотчас же была погашена.
Затем фабрикант начал речь о мальчиках, о которых Винтушевич почти забыл. Он рассказал по пунктам все условия, на каких они принимаются в ученье, — сказал даже, на какой бумаге написать контракты. Винтушевич слушал внимательно и соглашался
— О, напрасно! — заметил Август Иваныч, внутренне, однако ж, очень довольный осторожностью гостя.
— Как можно! как можно! — возразил гость, придавив еще раз сигару каблуком.
— Застрахован! — заметил Август Иваныч и, смеясь, махнул рукой.
— Еще бы! такой великолепный дом!..
— О да-с, конечно! — перебил фабрикант. — Двенадцатого марта тысяча *** года пополудни, в три часа и двадцать семь минут!
— И минут! — воскликнул Винтушевич. — Вот как!
— И двадцать семь минут! — повторил фабрикант с твердостию, которая ручалась, что он точно так же не ошибся бы сказать время застрахования даже тогда, если б его вдруг, среди ночи, сонного растолкали и поразили известием, что дом его охватило пламенем со всех сторон.
На дворе, увидев кладовую с надписью: «Пожарная», Винтушевич всплеснул руками с простодушным удивлением провинциала, на что Август Иваныч снова покашлял; а в мастерских гость объявил решительное желание сесть за работу вместе с мастеровыми, которых, впрочем, там не было ни одного по случаю воскресенья. Далее фабрикант повел своего гостя в помещения мастеровых и во все принадлежащие к фабрике службы.
Между тем в комнатке Генриха происходили приготовления к отъезду. Отъезд Генриха сильно занял все умы в доме Августа Иваныча, где много лет всё шло так однообразно, без всяких перемен и приключений. При этом обнаружилось, что у доброго Генриха было немало друзей кроме Саши. Его внезапный отъезд особенно поразил работницу в кухне — помощницу Шарлотты Христофоровны по части стряпни, — поразил до того, что она (непостижимо!) решилась выйти из кухни и в первый раз прошла по спальне отсутствующей Шарлотты Христофоровны, потом прокралась по зеленой столовой, проникла в кабинет Августа Иваныча и просунула голову в дверь комнатки Генриха.
— Желанный ты наш! едешь? — проговорила она жалостно.
— Еду, еду, Марфуша! прощай! — отвечал Генрих, роясь проворно в комоде.
После чего Марфуше тотчас почудилось, что Август Иваныч, откуда ни возьмись, очутился позади ее, изумленный до остолбенения ее появлением в кабинете, и она опрометью бросилась бежать обратно.
Но в бескорыстной привязанности работницы еще можно было усомниться, потому что Генрих раза три в год писал ей письма к братьямв разные губернии, всегда одинакового, впрочем, содержания, и не раз отправлял эти письма по почте, не требуя от нее ни копейки. Привязанность мамки была неопровержимее. Эта женщина, вообще довольно злая и называвшая Генриха не иначе как жидконогим, принесла ему веревочку: вот тебе, дескать, понадобится что-нибудь перевязать, — и потом она с некоторым сожалением принялась твердить ребенку, которого держала на руках: