Том 11. По Руси. Рассказы 1912-1917
Шрифт:
— Ах, кума, ну, и язычок у тебя!
Тогда рыжая женщина спокойно говорит нечто такое, от чего даже ее солидный муж начинает смеяться сухим, икающим смехом, а хозяин, бросив ложку, багрово надувшись от восторга, качается вместе со стулом.
— Упадешь, хохотун, — предупреждает его жена.
Тоже немного посмеявшись, она стерла смех с лица платочком и снова деловито склонилась над тарелкой, сказав:
— Бесстыдница ты, Зинка! Да еще при чужом че-ловеке…
— Тю парль, ком кошон, [9] — вдруг становясь серьезным, говорит
9
Ты выражаешься, как свиньи (исках, франц.).
Она косится на него бойким глазом и тихонько поет:
Скажу тебе словечко — Погаснет свечка!И снова все чавкают, сосут, схлебывают, утопая в наслаждении. Водки в четвертной бутылке осталось немного, а хозяйка снова наливает рюмки.
Лохов, опьяневший от еды и водки, обращается ко мне, тщетно пытаясь сделать внушительным осоловелое лицо:
— Жена у меня — казачка, из Уральска взята. Казацкая кровь веселая, густая…
Зиночка напилась. Она сидит, откинувшись на спинку стула, жмурится, возведя глаза на огни люстры, и, сложив губы сердечком, пытается свистеть. Это не выходит у нее.
— Ассе, [10] — говорит ей муж, вставая из-за стола.
Хозяйка тоже сильно под хмельком. Она стала раз-вязнее, беспричинно смеется и всё ищет чего-то глазами по углам пустынной столовой.
— Еще немножко, — предлагает она.
Все отказываются, а Зиночка превращает мерси в русский глагол, но это никого уже не смешит — все устали.
— Ну, Петр, — пошатываясь, говорит Лохов, — идем, нам пора!
Они уходят, взяв друг друга под руки, я остаюсь с дамами.
10
Перестань (франи.).
— Дети, — ласково говорит хозяйка, провожая их смеющимися глазами.
Потом она интересуется, почему я не женат, а Зиночка, покачиваясь на стуле, мурлычет:
В шестом этаже Мой друг живет. Ах, я всё та же, Но он — не тот!— Послушайте, — обращается она ко мне, — вы знаете какие-нибудь стихи… этакие, с перцем!
— Зинка! — предупреждает ее хозяйка. — Ты с ума сходишь!
Я не знаю стихов с перцем.
Рыженькая женщина встряхивает кудрями, щелкает пальцами и снова поет:
Стал вроде мужа Ленив и вял, Меня всё ту же…И, оборвав песенку, снова спрашивает меня:
— Послушайте, почему вы не напишете какой-нибудь смешной рассказ?..
— О чем же?
— Ну, — вообще смешной. О том, как жена изменяет мужу или что-нибудь такое. А вы знаете
— Нет.
В двери встала горничная и, улыбаясь, возвестила:
— Петр Иваныч велели сказать, что всё готово и можно пожаловать к ним…
— Пожалуйте! — пригласила меня хозяйка, плывя к двери.
Зиночка, обняв ее за талию, спрашивает:
— Почему мне делается скучно, когда я выпью?
В большой, ярко освещенной комнате, у стола, покрытого черным сукном, стоят Лохов и Сухомяткин, оба во фраках, с цилиндрами в руках. На столе перед ними какие-то коробки, вазы. Темное лицо Лохова серьезно, как лицо человека, который приготовился к чемуто очень важному. Сухомяткин дремотно улыбается, прищурив веселые глазки.
Дамы садятся в кресла у стены, я — рядом с ними. Председатель биржевого комитета церемонно кланяется нам и говорит:
— Почтэний публикуй! Ми есть два маги з Индия и Америке, ми имеем показувать вам несколькии чудесни явлений.
— Дурачок, — шепчет Зиночка своей соседке.
Муж ее напряженно ломает слова, это плохо удается ему, и, когда он произнесет слово правильно, — та сердится и притопывает ногами.
— Мое имя… наш имья — Гарри; мой друг зовут… звуть… Джемес!
Джемс-Сухомяткин пошевелился и вдруг — икнул. Это очень рассмешило его, он закрыл лицо локтем и стал фыркать, Гарри-Лохов неодобрительно покосился на него, взял со стола черную магическую палочку, взмахнул ею и крикнул:
— Ан, райс!
— Вайс! — ответил кум-Джемс.
В руке Лохова явился серебряный рубль, — он схватил его где-то в воздухе и торжественно пока-зал нам. Затем он вытащил рубль из носа Сухомяткина, другой снял с его лысой макушки и, быстро бросая монеты в цилиндр, стоявший на столе, стал ловко хватать их из воздуха, из своей бородки, из уха кума, снимал с колена своего, а один рубль даже выковырял из своего глаза.
— Сегодня ты ловко делаешь, — сказала ему Зиночка, но он строго крикнул ей:
— Силянс. [11] Просю публикуй — нет разговор!
Джемс, расставляя по столу какие-то странные предметы, показал Зиночке язык.
Кончив фокус с монетами, Гарри-Лохов заставил исчезать со стола разные вещи, — они тотчас являлись там, где нельзя было ожидать их. Он очень увлекался, работал, как настоящий артист, и всё покрикивал куму командные слова:
11
Молчание (франц.).
— Ан, вайе! Дайс ваз! Раис! Живее!
Стена сзади фокусников была заставлена какими-то мрачными шкафами, Сухомяткин отворил дверцу одного из них, — в нем, на полке, торчала отрубленная голова с черными усами и — смешно, фарфоровым глазом — смотрела прямо на меня. Лицо Лохова было неприятно напряжено, кожа на скулах туго натянута, — он, видимо, крепко стиснул зубы. Его подбородок выдался вперед, французская бородка казалась жесткой, точно из проволоки. Но каждый раз, когда он удачно заканчивал фокус, лицо его расплывалось в улыбку, и недоверчивые, холодные глаза блестели радостно, точно глаза ребенка.