Том 11. Рассказы. Очерки. Публицистика. 1894-1909
Шрифт:
— Вы ее очень любили, очень — очень?
— Да, дружок. Суди сама: она приказывала, а я повиновался.
— Вы такой милый! Вы поцелуете меня?
— С радостью, и почту за честь. Вот это от меня, а это — от нее. Ты попросила, но могла бы приказать, ведь ты — это как бы она: ты приказываешь, я повинуюсь.
Услышав о таких высоких для себя привилегиях, девочка весело захлопала в ладоши, но тут до ее слуха долетел звук приближающихся шагов: размеренный топот идущих в ногу солдат.
— Солдаты, солдаты! Я хочу посмотреть на них!
—
В комнату вошел офицер, низко поклонился, сказал: «Они здесь, ваша светлость», — снова поклонился и вышел.
Глава нации подал Абби три сургучных облатки — три небольших кружка, два белых и один ярко — красный; этот последний и должен был служить знаком смерти тому из осужденных, кому он достанется.
— Ах, какой хорошенький красный кружок! Это все мне?
— Нет, дорогая, они предназначены другим. Приподними за край вон ту занавесь — за ней открытая дверь. Пройди в нее, и ты увидишь троих людей, которые стоят в ряд, лицом к стене, и держат руки за спиной; ладонь одной руки у них раскрыта в виде чаши — вот так. В каждую такую раскрытую ладонь опусти один из этих кружков, а потом вернись ко мне.
Абби исчезла за дверной занавесью, и лорд — протектор остался одни. Он подумал благоговейно: «Поистине мысль эту подал мне сам господь бог, всегда незримо присутствующий рядом с теми, кто сомневается и ищет помощи. Ему ведомо, на кого должен пасть выбор, и это он направил сюда своего безгрешного посланца свершить свою волю. Все могут заблуждаться, только не он. Дивны дела его и премудры, да, будет благословенно его святое имя!»
Абби опустила за собой занавесь и несколько мгновений с большим любопытством рассматривала комнату смерти и прямые неподвижные фигуры солдат и узников. Вдруг лицо ее оживилось, и девочка сказала себе: «Да ведь один из них мой папа! Я узнаю его спину. Вот ему я и дам самый хорошенький кружок». Она выбежала вперед, опустила кружки в протянутые ладони, просунула головку под согнутый локоть отца, подняла личико и воскликнула:
— Папа, папа, посмотри, что у тебя в руке. Это я тебе дала!
Отец взглянул на роковой подарок и, терзаемый муками любви и жалости, упал на колени и прижал к груди своего маленького невинного палача. Солдаты, офицеры, освобожденные узники — все на мгновение словно оцепенели, потрясенные неслыханной трагедией. Душераздирающая сцена сжала им сердце — они плакали, не стыдясь своих слез. Несколько минут длилось глубокое благоговейное молчание, затем офицер отряда неуверенно шагнул вперед, коснулся плеча осужденного и мягко сказал:
— Мне очень тяжело, сэр, поверьте, но долг мне повелевает.
— Повелевает что? — спросила Абби.
— Я обязан увести его отсюда. Всей душой моей сожалею.
— Но куда увести, куда?
— В другое… господи, помоги мне! — в другое помещение.
— И никуда вы его не уведете. Моя мама больна, и я заберу папу домой. — Она высвободилась из объятий отца, вскарабкалась к нему на спину, обвила руками
— Бедная моя девочка, я не могу. Я должен идти туда, куда мне приказано.
Абби соскочила на пол, огляделась с недоумением. Потом подбежала к офицеру, стала перед ним, негодующе топнула ногой и воскликнула:
— Я же сказала, что моя мама больна, разве вы не слышали? Отпустите его, сейчас же отпустите!
— Несчастный ребенок… Бог свидетель, я отпустил бы, если бы мог… Смирно! Стройся! Ружья на плечо!
Словно вихрь Абби вылетела из комнаты и в следующее мгновенье уже тащила за руку лорд-протектора. При виде этого человека, внушающего всем страх и трепет, присутствующие подтянулись, офицеры отдали честь, солдаты салютовали оружием.
— Да остановите же их, сэр! Моя мама больна, ей нужно видеть папу, я им об этом уже сказала, а они даже не слушают и хотят увести его отсюда.
Генерал стоял как громом пораженный.
— Твоего папу, дитя? Этот твой папа?
— Ну конечно мой папа, он всегда был моим папой. Разве бы я дала кому — нибудь другому красивый красный кружок? Конечно только папе, ведь я его так люблю!
Страшное душевное смятенье отразилось на лице лорд-протектора. Он сказал:
— Помоги мне, боже правый! Силою сатанинской хитрости совершил я самый жестокий поступок, когда-либо совершенный человеком. И уже ничем не могу я помочь, ничем! Что делать мне?
Огорченная девочка воскликнула в нетерпении:
— Но ведь вы можете приказать им отпустить папу! — Она зарыдала. — Ну велите же им! Сами вы мне сказали, что я могу приказывать, и вот в первый же раз вы не слушаетесь.
Суровое, грубо высеченное лицо озарилось нежностью. Лорд-протектор опустил руку на голову маленького тирана и сказал:
— Благодарение всевышнему за то, что я дал тогда это необдуманное обещание. И тебя, несравненное дитя, которому сам господь внушил напомнить мне об этом забытом мною обещании, — благодарю! Офицер, повинуйтесь ей. Это я приказываю вам устами этого ребенка. Узник помилован, освободите его!
ДВЕ МАЛЕНЬКИЕ ИСТОРИИ
Рассказ первый:
О ЧЕЛОВЕКЕ, У КОТОРОГО БЫЛО ДЕЛО К ГЕНЕРАЛ — ДИРЕКТОРУ
Не так давно, в феврале текущего 1900 года, зашел как-то под вечер проведать меня здесь, в Лондоне, один мой приятель. Оба мы уже в том возрасте, когда люди, убивая время в досужей болтовне, склонны рассуждать не столько о приятностях жизни, сколько о ее тяготах. Вскоре мой приятель стал бранить Военное министерство. Оказалось, что у него есть друг, придумавший кое-что весьма нужное для солдат в Южной Африке, а именно — легкие, очень дешевые и прочные башмаки, которые не промокают и не расползаются от дождя. Изобретатель хотел, чтобы ими заинтересовалось правительство, но он был человек безвестный и не понимал, что высокопоставленные чиновники не обратят на его предложение никакого внимания.