Том 12. Пьесы 1908-1915
Шрифт:
Кемской (оглядываясь). Ф-фу, какая ты!.. Тут люди везде, а ты…
Бобова. Ну, не буду, не буду… Ну, молчу! А ведь сердечко-то твоё, старенькое, последние дни-ночи доживая, оно ведь не умолкнет, оно не онемеет…
Кемской. Нет, это… чёрт знает что! Это же необходимо кончить… необходимо!
Бобова. То-то вот! Необходимое, брат, не обойдёшь, нет! Бога — не обойдёшь, правды — не обойдёшь! Всё, всех людей обойти можно, а правду —
Кемской (заметив Глинкина, который зажигает лампу). Ну что? Что стоишь? Стоит и… слушает!
Глинкин (вынимая бумаги из портфеля). Вот, протоколы допроса и ваше заключение по делу Краевых.
Кемской. Ну, что же? Надо подписать! Перо! (Садится к столу. Глинкин даёт ему перо. Подписывая бумаги.)Завтра отнесёшь прокурору. Вероятно, ошибки, ошибки у тебя. Ты, брат, небрежен, да! Найди Наташу…
(Бобова ушла в комнату Ефимовых.)
Глинкин. Она — у себя…
Кемской. Позови.
Глинкин. Я с ней поссорился. Я хочу сказать вам, что она…
Кемской (с досадой). Знаю, знаю! С такими девушками — не ссорятся, если ведут себя умно… Иди… Поссорился… Ты, братец, не глупи…
(Полина в белом платье выходит из своей комнаты, оглядывается.)
Кемской. Это — вы? Куда это вы?
Полина. В гости.
Кемской. Так поздно? Гм… Я нахожу, что ваше… Ваш пример вреден для Наташи. Все эти постояльцы… этот бритый… Бобова говорит, знаете, что он и вы…
Полина. Прощайте.
Яковлев (в двери кухни). Куда?
Полина. К знакомой.
Яковлев (оглядывая её). Какая — знакомая? У тебя нет знакомых.
Полина. Есть. Одна.
Яковлев. Врёшь! И — нарядилась? Ты… (Схватил её за плечи, она его отталкивает.)
Кемской (подошёл). Послушай, Яковлев, это — невозможно. Ты сам виноват, ты стар, она — молода. Ты поселил тут… разных… Наташа тоже молода и неопытна…
Яковлев. Позвольте…
Кемской. Нет, подожди, я говорю, я! Я хотел семейно и тихо всё это… Это — мой дом. Я стар, мне нужен покой. Ты должен считаться с этим, а ты… Тут Наташа…
Яковлев. Наташа — кто?
Кемской. То есть — как это — кто?
Яковлев. Она — дочь моя? Моя дочь?
Кемской. И…
Яковлев. А — вот это самое! Моя?
(Полина стоит у окна, смотрит на них.)
Кемской. Ты, кажется, выпил?
Яковлев. Выпил? Да! Яду выпил!
Кемской. Послушай, что же это? Ты — добрый человек, и я — добрый. И вот, у нас нехорошо.
Яковлев. Что — нехорошо?
Кемской. Ты не можешь прилично устроить семью. И всем с тобой скучно, тяжело…
Яковлев. А если я вас, барин, к чертям пошлю, к самым отдалённым, а?
Кемской (выпрямился, смотрит грозно, — а беспомощен и жалок). Свинья ты, братец…
(Наташа на лестнице, Глинкин — сзади её, ступеней на пять выше, очень растерянный.)
Яковлев (яростно). Свинья, а вам — братец? Как же это, а? Хэ-хэ! Как же-с?
Кемской (падая на стул). Ты… я не знаю что!..
Наташа (Яковлеву). Вы не смеете так грубо говорить с моим отцом…
Яковлев (отшатнулся). Что? С кем?..
Наташа. Вы знаете, что он — мой отец…
Кемской (вскочил, кричит). Наташа — зачем? О, боже мой! Это я должен был сказать — я! Я ждал момента… Это надо было сказать торжественно. Я готовился ко дню твоего рождения. А не в такую минуту, когда скандал, чужие люди кругом… и — вообще. Нужно шампанское! И подарок тебе…
Яковлев (презрительно). Старый дурак.
Наташа. Не смейте, вы!..
Кемской. Ты слышишь, Ната? Вот что ты сделала!
(Яковлев стоит у буфета и смеётся рыдающим звуком. Полина тихо подвигается к нему. Бобова, Ефимов, Клавдия — смотрят из двери. Глинкин у лестницы, взбивает волосы: у него вид человека, готового совершить подвиг.)
Наташа (гладя голову отца). Как это грустно всё, как нехорошо…
Кемской (с отчаянием). Но ты сама виновата, что нехорошо! Я так обдумал всё… так внушительно… Сказать должен был я! Тогда всё было бы иначе. Был бы праздник.
Наташа. Молчите, отец.
Кемской.Я двадцать лет думал о том, как это будет.
Наташа. Вы слишком долго думали.
Кемской. И вот ты, дочь моя, отняла у меня лучший день жизни! Это — ужасно! Это… совершенно непоправимо…