Том 12. В среде умеренности и аккуратности
Шрифт:
Вот я, например. Правда, я не был за границей, но весь склад моей жизни, все воспитание, все идеалы — все было заграничное. Я и парле-франсе умею, и Наполеона III обругать могу, и об Бисмарке два-три анекдота знаю, и даже некоторые обычаи знаю. Один знакомый мне сказал: там за табльдотом семь блюд подают! другой сказал: если вы в Париже будете в ресторане что-нибудь спрашивать, то не говорите: je vous prie [162] , а s’il vous plait [163] , потому что вас сейчас за русского
162
прошу вас.
163
пожалуйста.
Буду ли я вообще все те мерзости проделывать, которые проделывают русские люди, шлющиеся на теплых водах! Буду ли я уверять, что мы, русские, — свиньи, что правительство у нас революционное, что молодежь наша не признает ни авторитетов, ни собственности, ни семейства и что вообще порядочному человеку в России нельзя дышать?
Буду ли говорить? — вот странный вопрос! разве я знаю, что я буду говорить? разве я могу определить заранее, что я скажу, когда разговорюсь? Вот если бы я один обедал, разумеется, я бы молчал, да и тогда, может быть, не утерпел бы сказать немцу, что все русские — свиньи, а то за табльдотом — помилуйте! Сто немцев смотрят на тебя, и все как будто говорят: а это ведь русский! Как тут утерпеть! как тут не сказать: господа! не смотрите, что я русский! Я действительно русский, но очень хорошо понимаю, что русские — свиньи!
Покуда эти мысли толпились у меня в голове, Прокоп делал свое дело. Он расхаживал по вагону, приискивая случая завести знакомство с пассажирами. Долгое время он посматривал на восточного человека, который, по-видимому, в особенности его интриговал, но заговорить с ним, однако, не решился, а подсел к адвокату, и между ними произошел следующий разговор:
— Вы адвокат, кажется? — начал Прокоп.
— Имею честь быть таковым! — ответил авдокат.
— Фамилия ваша?
— Проворный, Алексей Андреич.
— Как будто мы с вами встречались?
— Очень может быть.
— В Муромском лесу будто. Я в саратовскую деревню, помнится, ехал.
Проворный недоумевающими глазами взглянул на него.
— Как ее, станция-то? Булатниково, что ли? Еще там ваш, для приготовления адвокатов, кадетский корпус был? — не смущаясь, продолжал Прокоп, — ну, да, впрочем, что тут! ведь вы тамошние места бросили?
— Извините… тут есть какое-то недоразумение…
— И хорошо сделали, что бросили. Там нынче проезжих мало: все на нижегородку бросились. В Петербурге лучше. Нынче в Петербург, на Литейную, Муромские леса переведены. Овсянниковское дело знаете?
— Был приглашаем-с.
— То-то. Я и сам давеча на вас смотрю и думаю: как этакого не пригласить! По этому делу, значит, и за границу едете?
— Нет, я сам по себе. Я в этом деле не участвую.
— В цене, что ли, не сошлись?
— В условиях-с.
— Да, бишь. Прежде спрашивали: какая ваша цена будет? а нынче: какие ваши условия?.. Благородно! А как по вашему мнению — поджег он мельницу-то?
— Это зависит-с.
— То есть, как же это — зависит?
— От взгляда зависит. Как посмотреть на дело. С одной точки зрения посмотреть — выйдет поджог, с другой — выйдет случайность.
— То есть и нашим и вашим. Ну, а по настоящему-то, по правде-то как?
— По моему мнению, истина есть плод судоговорения.
— Чай, поджог-то до судоговорения был!
— Был пожар-с, но что было причиной его: поджог, или неосторожность, или действие стихий — это тайна судоговорения-с.
— Стало быть, можно по судоговорению что хочешь доказать?
— Можно-с.
— У меня, например, в Саратовской губернии имение есть — можно доказать, что оно не мое?
— Ежели есть противная сторона — можно-с.
— Вот так судоговорение!
Прокоп испуганными глазами взглянул кругом, как бы ища, нет ли между присутствующими «противной стороны». И действительно, молодой тайный советник, до сих пор относившийся к разговору с молчаливой иронией, счел долгом и свое мнение высказать.
— По моему мнению, господа, — сказал он, — ваш спор сводится к следующему вопросу: что должен преследовать суд: осязаемую ли правду, ту, которая представляется уму в виде непререкаемого факта, или правду юридическую, которая представляется уму не непосредственно, но вооруженная указами и доказательствами? Так, кажется?
— Совершенно так, — согласился адвокат.
Прокоп взглянул в мою сторону, как бы не зная, согласиться ему или нет. Я поспешил кивнуть головой.
— Мне что ж! — сказал он, — по мне, пожалуй.
Меня самого этот вопрос занимал не мало, ибо как начальник отдельной части, я сталкивался с ним почти на каждом шагу.
< . . . . . . >
Глава 5. Продолжаем ехать
В Луге, по дороге к вокзалу, Стрекоза подхватил меня под руку и сказал:
— Мы, кажется, с вами знакомы?
— Кажется, — ответил я.
— Мы с вами пошли разными дорогами, но надеюсь, что это нисколько не должно мешать нам взаимно уважать друг друга.
Он сжал своим левым локтем мой правый локоть, а правою рукой пожал мою левую руку.
— С большим удовольствием, — отвечал я.
Стрекоза слегка прищурился и взглянул на меня.
— Вы. кажется, это в ироническом смысле изволите?
— Нет, я без всякого смысла, а так…
— Жаль, очень жаль.
Не покидая моей руки, он засвистал какой-то мотив, и таким образом до самого вокзала мы шли рядом.
— Вы мои последние распоряжения читали? — возобновил он разговор.