Том 12. В среде умеренности и аккуратности
Шрифт:
— Нет, не читал.
— Не интересуетесь?
— Сами по себе они, вероятно, интересны, но для меня — нет.
— Вот если бы вы читали, вы должны были бы сознаться, что были неправы.
— В чем не прав?
— В том, что имеете на меня совершенно неверный взгляд.
— Да помилуйте! как будто вам мой взгляд нужен!
— И даже очень. Вы, может быть, забыли, но я очень, очень многое помню.
И он пожал мне локоть. Неприятно мне это было, а
— Как хорошо было двадцать лет тому назад! — воскликнул он и даже рот на мгновенье полураскрыл, как бы вдыхая невесть какой аромат.
Я не ответил, он еще крепче пожал мою руку — что ж, жми, братец, жми.
— Вы были тогда неправы относительно меня — мы об этом когда-нибудь по душе с вами поговорим. Вы куда едете?
Я назвал ему несколько пунктов.
— Это приблизительно и мой маршрут. Скажите, что это за чудак, который вас сопровождает?
Я назвал.
— Так эти дамы — его жена и дочь?
Стрекоза надел на глаза пенсне и, сжав губы, внимательно осмотрел дам, которые в это время кушали цыпленка, словно играя им.
— Интересные особы, — сказал он, — а можно с ними познакомиться?
— Познакомьтесь.
В эту минуту я увидел, что Прокоп, совсем запыхавшись, бежит к нам.
— Ну, что! не говорил я? не правда моя? — кричал он издали, махая руками.
И, подбежавши, торжественно объявил:
— Науматуллу видел.
— Да ты, по крайней мере, говори толком, — сказал я, едва воздерживаясь от раздражения.
— Из Бель-Вю Науматуллу; он тоже с нами за границу едет, вот с этим, с нашим… ну, который у нас в вагоне сидит.
— Да мне-то, наконец, что за дело до всего этого?
— Как что за дело! ведь я от Науматуллы узнал про него. Ведь он принц, только инкогнито соблюдает.
— Душа моя! ведь это, наконец, утомительно!
— Чего утомительно? да ты взгляни, а потом и говори! вон они сидят. Науматулла-то уж камергером у него. С Бель-Вю рассчитался.
Я взглянул: действительно, восточный человек сидел за общим столом и пил шампанское, которое Науматулла, сидевший с ним рядом, наливал ему.
— Ты вот болтаешь, а потом голоден будешь, — сказал я Прокопу, — садись-ка лучше да ешь.
— Нет, я хочу тебе доказать! Хоть я и не отгадчик, а взгляд у меня есть! Псст… псст… — сделал он, кивая головой Науматулле. Науматулла встал, что-то почтительно доложил восточному человеку, потом налил три бокала и на тарелке поднес их нам.
— Прынец просит здоровья кушать! — сказал он.
Прокоп принял бокал и, выступя несколько вперед, почтительно поклонился.
— Да какой же, однако, принц? — спросил Стрекоза Науматуллу.
— В Эйдкунен — всё будем говорить. До Эйдкунен — всё будем молчать. Еще шампанского, господа, угодно?
— Да, может, это мятежник какой-нибудь? — усомнился вдруг Прокоп.
— Сказано: в Эйдкунен — всё будем говорить. И больше ничего! — отвечал Науматулла и исчез с подносом в толпе.
Мы остались в недоумении, из которого первый нас вывел Прокоп.
— Как же с ним обращаться? чай, титул у него есть? — сказал он, — Науматулла, признаться, мне сказывал, да ведь этих саламаляк не поймешь. Заблудащий, говорит.
— В Эйдкунене узнаем-с, — отозвался Стрекоза.
— Беглый какой-нибудь! — продолжал Прокоп, — ишь, шельма, смелый какой! и не боится! так с своим обличьем и едет! вот бы тебя отсюда к становому препроводить — узнал бы ты, как кузькину мать зовут.
— В Вержболове, быть может, так и поступят-с.
— А все-таки, принц! там как ни говори: свиное ухо — а и у них, коли принц, то видно, что есть свыше что-то. Вот кабы он к Наташеньке присватался, я бы его в нашу веру перевел. В Ташкент бы уехали, общими силами налоги бы придумывали, двор по примеру прочих содержали бы…
— Что ты? да ведь Ташкент-то теперь русский!
— А может, царь и простит, назад велит отдать. Мы против России — ничего: мы — верные слуги. Контракт такой заключим. Смотри-ка! Науматулла опять, никак, шампанского несет! Не трогай, я его расспрошу!
Действительно, Науматулла опять стоял перед нами с наполненными бокалами и говорил:
— Второй раз прынец приказал здоровье пить! Он здоров и хочет, чтобы вы, господа русские, здоровы были!
— Да кто твой принц? Татарин, что ли? — спросил его Прокоп.
— Не татарин, а заблудащий. В Эйдкунен всё скажем; до Эйдкунен — молчим.
— Пить ли? — как-то сомнительно обратился ко мне Прокоп.
К счастью, звонок прервал все эти вопросы и недоразумения. Мы наскоро выпили и поспешили в вагон, причем я на ходу представил друг другу Стрекозу и Прокопа. В вагоне мы уж нашли восточного человека, уже расположившегося на своем месте. Прокоп тотчас же подошел к нему и поблагодарил за внимание, на что восточный человек отвечал, щелкнув пальцами по подушке соседнего места, как бы приглашая его сесть рядом.