Том 18. Лорд Долиш и другие
Шрифт:
По первым же словам стало ясно, что мальчишка находится на верху блаженства. Его голос возбужденно звенел.
— Алло, это ты?
— Да.
— Говорит сто пятидесятый герцог Хавершот!
— Не герцог, а граф, — поправил я. — Третий граф, идиот!
— Ну ладно, как там дела? Позавтракал уже?
— Да.
— Как чернослив?
— К черту чернослив! — прорычал я. Он противно захихикал.
— Привыкай, дружок. Хочешь угадать, что мне подали на завтрак?
— Не имею ни малейшего желания.
— Завтрак
— Да.
— Про Ужас Малибу читал?
— Да.
— Реклама что надо. А ты что, боксом занимался?
— Да.
— Я так и подумал. Реакция — закачаешься.
— Правда?
— Да, сэр, и удар будь здоров. Вот удружил так удружил. Я их уделал, как бог черепаху. Ты бы видел… Бам! Бам! Так и повалились! Чуть не умер со смеху.
Я решил, что настал момент осадить младенца. Слишком уж он распелся, явно пребывая в убеждении, что в его жизни наступил самый счастливый и безоблачный день. Постаравшись, чтобы мои слова звучали как можно суровее, я заговорил:
— Ну-ну, посмейся, посмейся. В хорошенькую же историю ты вляпался!
— Чего?
— Что значит, чего?
— То есть, почему?
— Тебе хоть понятно, что ты в розыске?
— Ну и что? — хмыкнул он.
— Посмотрим, что ты запоешь, когда тебя возьмут за шиворот и бросят в каталажку за хулиганство!
Он расхохотался. Похоже, мои слова его лишь еще больше развеселили.
— Да ну, ерунда!
— Ты так думаешь?
— Конечно. Те двое придурков никогда меня раньше не видели. Ты же с ними не знаком, верно?
— Нет, не знаком.
— Ну вот.
— А если случайно встретишь их?
— Не узнают, не бойся.
— Еще как узнают!
— Ни за что. Тем более, без усов.
Из моей груди вырвался отчаянный крик.
— Только не усы!
Я так любил этот аккуратный пучок волос, холил его и лелеял, не расставался с ним в горе и в радости, растил и пестовал с неослабным упорством — с тех пор, когда он был всего лишь пушком на верхней губе, до нынешнего мужественного и зрелого состояния. И вот теперь…
Мой собеседник, очевидно, не был вовсе лишен здоровых человеческих инстинктов. В его голосе прозвучало искреннее раскаяние:
— Ничего не поделаешь, старина, придется.
— Я столько лет их растил!
— Все понимаю, но… Жаль, конечно. Слушай, знаешь, что? Я тебе разрешаю за это отстричь мои кудряшки!
— Ладно, спасибо, — вздохнул я.
— Не стоит благодарности.
Заключив, таким образом, джентльменское соглашение, он мигом оставил неприятную тему и перешел к более важным вопросам.
— Теперь вот что. Насчет той статуи…
Эти слова вернули меня к мыслям о моем печальном будущем.
— Да, черт побери! — с упреком воскликнул я. — Так оказывается, мне придется целоваться с Бринкмайером?
В трубке послышалось
— Так тебя только это беспокоит?
— А как же! — Меня внезапно пронизал ледяной холод. — Ты хочешь сказать, есть что-то другое?
Он снова хихикнул. Довольно зловеще.
— Еще бы! Ты и половины не знаешь. Будь дело только в поцелуях, ты мог бы вопить от радости. Главное — статуя.
— Статуя?
— Да, сэр. Вся опасность в ней.
— В ней?
— Именно.
— Что ты хочешь этим сказать?
Я произнес это несколько иронически. Что за бред! Ну, статуя и статуя, какая, черт возьми, опасность может от нее исходить?
— Тебе нужно что-то делать, — продолжал он.
— Делать?
— Да, и срочно. Не теряя ни минуты. Во-первых, как-то пробраться на студию… Нет, прямо сейчас не получится, потому что у тебя урок риторики… Выходит, утро отпадает. Но днем, как только освободишься, первым делом…
— Да о чем ты толкуешь, черт побери?
— Я просто подумал… Нет, днем тоже не выйдет, сегодня Мичиганские Матери. Да-а… похоже, дело труба. Не повезло.
В моей душе зашевелилось смутное подозрение. Видимо, я уже привык со всех сторон ожидать неприятностей.
— Послушай, — начал я, — насчет этих Матерей… Ты сказал, я должен их принять. Мне что-нибудь нужно будет делать?
— Тебе — ничего. Они тебя просто поцелуют.
— Что? — дернулся я.
— Только и всего. Хотя, конечно, это отнимет время. Я потому и говорю, не успеешь ты статуе…
Опять дурацкая болтовня про статую! Сколько можно!
— Они меня поцелуют?
— Ну да, — хмыкнул он. — Встанут в очередь и будут целовать.
— А их много? — дрожащим голосом осведомился я.
— Да не очень, это всего лишь местное отделение. Думаю, сотен пять.
— Пять сотен!
— Максимум шесть. Но все равно это займет время. Так что со статуей…
— Ты хочешь сказать, что меня будет целовать Бринкмайер и шестьсот Мичиганских Матерей в придачу?
— Чертовски обидно, потому что за каких-нибудь пару минут можно было бы… Тряпка, капля карболки и… Короче, ты, главное, от всего отказывайся. В конце концов, откуда им знать, что это ты? Стой на своем, и все тут! Сработает, вот увидишь…
Первое потрясение прошло, и до меня начало понемногу доходить, что он хочет сказать.
— О чем ты?
— Я же говорю. У тебя нет времени все отмыть, так что единственный выход — не сознаваться.
— Отмывать?
— Ты что, не понял? Они все равно ничего не докажут…
— Что не докажут?
— Подозревать, конечно, будут, — не слушая, продолжал он, — но ты…
— Что подозревать?
— Это мог сделать кто угодно, так что стой на своем. Так и скажи: «Почему я? Это мог быть кто угодно». Пусть попробуют доказать!