Том 18. Пьесы, сценарии, инсценировки 1921-1935
Шрифт:
(Глафира — с подносом, на нём две бутылки, бисквиты в вазе, яблоки.)
Достигаев. Ну… ладно! Молчи. И — вот что: Павлина — ты не дразни, оставь эту глупую твою привычку. Вообще — дразнить никого не надо, не такие дни. Лишнего не болтай. И пора бы тебе иметь взгляды. Оглядываться надо. Время опасное…
Елизавета. Не умею я учиться, Вася! Да я и без науки ничего не боюсь, как та девица, которая поёт:
ТриждыДостигаев. Ты — не шути, не время для шуток! Взяла бы словарь, почитала. Вот, примерно, Дарвин, англичанин, он проводит такой взгляд: надо приспосабливаться! Всё живёт, потому что приспособилось, а не просто: родилось, выросло и живёт… беззащитным дураком! (Антонина — с тарелками.)Тебя с Антошкой надобно посадить на идеологическое питание… на диэту! Почему не идут сюда?
Антонина. Там спор с Павлином.
Достигаев. Э, болваны… (Идёт. Елизавета — под руку с ним.)
Глафира (из тёмной комнаты). Шура прислала товарища сказать, что она и сегодня не ночует здесь и не беспокоились бы вы. А если хотите видеть её — товарищ проводит вас. Она — в совете. Очень желает видеть вас.
Антонина. Нет, не пойду. Такая слякоть, холод. Придёт же Шура завтра… послезавтра? Ну — когда-нибудь? (Глафира молчит.)Начинается что-то серьёзное, Глаша?
Глафира. Мне неизвестно.
Антонина. Вы тоже уйдёте к ним, да? А мне вот некуда идти. Ни с вами, ни против вас… не способна.
Глафира (грубовато). Может — ошибаетесь вы? Посмотрели бы поближе на людей, которые верят и решают…
Антонина. Мне верить — нечем. У меня нет этого, чем верят. Я говорю, конечно, не для того, чтоб вы пожалели меня.
Глафира. Я понимаю, что жалость мою вы за обиду себе приняли бы. Нет, я не жалею. А трудно мне понять — как это, почему? Жил человек свободно, читал книги какие хотел…
Антонина. И оказался ни к чему не способен, да?
Глафира. Вы… не одна такая, много таких…
Антонина. Это вы — утешаете?
Глафира. Нет, зачем же?
Антонина. А где эта смешная монашенка?
Глафира. Она своё место найдёт…
Антонина. Ну, прощайте, Глаша!
Глафира (удивлена). Я ведь не сегодня ухожу.
Антонина. Скажите Шуре… нет, лучше я напишу ей…
Глафира.
Антонина. После. (Ушла к себе.)
(Глафира, нахмурясь, смотрит вслед ей, делает движение к двери, но отмахнулась и пошла в комнату налево; уступает дорогу Павлину, Алексею, Виктору.)
Павлин (возмущённо). Прискорбно, весьма прискорбно, молодые люди, что вы так легкомысленно, с кондачка относитесь к слухам, столь грозным.
Виктор. Но — объясните: где же Керенский, войска?..
Алексей. Министры?
Павлин. Объяснить я ничего не могу. Но верю в самое невозможное…
Виктор. Ну да, это верование — ваша профессия…
Павлин. О, боже мой, боже! Что приходится слышать! Повторю вам, да подумаете: разумом наделены мы от бога не для упражнений в бесплодном высокоумии, хотя подобает нам и ереси знать, да искуснейшими явимся противу еретиков…
Достигаев (входит с бутылкой в руке). Значит: в Петрограде образовалось новое правительство, рабочее? Ну, что ж? Деды и прадеды наши из рабочих вышли, отцы с рабочими жили — трудились, почему же и мы не сумеем?
Павлин. Ох, Василий Ефимович, как неприятно шутите вы…
Достигаев. Открой вот эту бутылочку, Алёшка, да не взболтай, винцо нежное! (Обнимает Павлина за талию, ходит с ним.)Ты чего боишься, пастырь душ наших?
Павлин. Помилуйте, — что за вопрос? Власть над Россией захвачена неизвестными людями, из коих большинство — инородцы, иноверцы, а вы…
Достигаев. А я не верю в это и ничего не боюсь!
Павлин. Не может быть, чтоб не боялись, противуестественно это…
Достигаев. Подожди, — в чём дело? Жили мы шутя, за счёт дураков, ну вот: перебили дураков на войне, а которые остались — поумнели и просятся к нам в долю, в компаньоны.
Павлин. Дразните вы меня, Василий Ефимович.
Достигаев. Нет, ты — сообрази… Например — немцы. Чем немец силён? Тем, что по Дарвину живёт…
Павлин. Ох, полноте! Давным-давно опровергнут Дарвин этот!
Виктор. Совершенно верно.
Достигаев. Опровергнут? Не слыхали об этом. Ну, пускай он опровергнут, а привычка к нему всё-таки осталась, и немцы отлично… приспособляются. Немец социалиста не боится, он и социалисту кушать дает. И — что же мы видим? У нас в шестом году кадеты уговаривали народ: не плати царю налогов, не давай солдат! Народ и ухом не повёл… да! А вот, немецкие рабочие, социалисты, в четырнадцатом году, глазом не моргнув, дали денег на войну.