Том 2. Брат океана. Живая вода
Шрифт:
Когда Степан Прокофьевич с Домной Борисовной вновь пришли к Чебодаеву, у него сидели второй секретарь райкома, председатель райисполкома и заведующий отделом сельского хозяйства.
— Мы ознакомились с вашими документами, — сказал Чебодаев. — Теперь у нас есть вопросы.
Спросили, кто составлял проект, под чьим руководством пойдет строительство.
Лутонин показал решение ученого совета Опытной станции о помощи конному заводу.
— Все будет так, как расписано здесь? — Чебодаев хлопнул рукой по проекту.
Степан Прокофьевич ответил:
— Постараемся
— Что ж, товарищи, одобрим?
Второй секретарь, председатель райисполкома и заведующий сельскохозяйственным отделом утвердительно кивнули и встали: они спешили на поля.
— Но учтите, — Чебодаев повернулся к Лутонину и Домне Борисовне, — чтобы ваш опыт не получился комом, как первый блин, а стал примером. Он крайне важен для всего нашего района.
Оставалось только согласовать новые сроки посевной с трестом.
К вечеру того же дня Степан Прокофьевич приехал в город, к Рубцевичу.
— С чем пожаловали так экстренно? — спросил тот, нехотя опускаясь в кресло, — он уже пересидел в конторе несколько часов и собирался уходить домой, — потом добавил насмешливо: — Опять с орошением?
— Угадали.
Степан Прокофьевич начал выкладывать из портфеля на стол разные бумаги и говорил при этом, что природные условия конного завода суровы, но не бедны; тот тупик, в котором топчется завод все время своего существования, к которому уже привыкли и считают безвыходным, на самом деле создан негодным, близоруким хозяйствованием: сами бренчали, как придется, а обвиняли балалайку. Свои слова он подкреплял цифрами и справками из отчетов по конному заводу, из научных работ Опытной станции, из проекта и сметы оросительных сооружений на Биже.
Сначала Рубцевич многое пропускал мимо ушей, его блекловолосая взлохмаченная голова дергалась от досады: «Не толки воду в ступе!» Природные условия, состояние хозяйства были везде почти одинаковы и твердили о них Рубцевичу устно и письменно каждый день. Когда же Степан Прокофьевич заговорил о переводе своего хозяйства на искусственное орошение, когда в его речи мелькнуло выражение: «Делаю поворот руля», — Рубцевич достал записную книжку и начал что-то помечать. Голова уже не дергалась, на лице появилось выражение острого придирчивого интереса.
— А вы где служите? — вдруг перебил он Лутонина таким голосом, будто и в самом деле не знал этого.
— Странный вопрос, — удивился тот. — Я не шутить приехал к вам.
— Самый нормальный. На конном заводе или в «Водстрое»? Мне сдается, что в «Водстрое».
— Служу Советскому Союзу, — по-военному отчеканил Степан Прокофьевич.
— Мы все служим ему. Но «Водстрой» не разводит лошадей. А почему конный завод должен рыть каналы?
— Потому что без каналов завод станет и бесконным.
— И все-таки орошение — не наше дело, когда есть «Водстрой».
— Но если вы не договорились вовремя с «Водстроем», обязаны делать сами.
— Совсем не обязаны: орошение для вашего завода не запланировано, ни денег, ни материалов, ни
— Нам ничего и не надо. Все сделаем своими силами. Разрешите только отложить посевную.
— Отложить… — посевную… — Рубцевич резко мотнул головой. — Такие дела не решаются на ходу. Дайте сюда! — взял проект, смету, еще некоторые бумаги, засунул их в свой портфель и встал, считая, что разговор окончен, можно расходиться: — Приезжайте или позвоните дня через два-три!
…Знакомясь с документами, которые оставил ему Лутонин, Рубцевич все больше и больше раздражался на «Водстрой». Он виноват, что на конном заводе нет до сих пор орошения. Ведь конные заводы не ждут, когда придет к ним дядя со стороны и вместо них будет выхаживать коней. Пусть и «Водстрой» сам делает свое дело. Он виноват — из-за его бездеятельности, по его советам: «Стройте сами», — появляются такие дикие проекты, как лутонинский.
Замысел Степана Прокофьевича показался Рубцевичу легкомысленной выдумкой суматошного фантазера. Было невероятно, что такой крупный объем работы можно сделать своими силами в такой короткий срок. И ради этого пуфа откладывать посевную! Конец ясен: ничего не построят и больше ничего не посеют, если не прекратить всю затею теперь же.
И, не дожидаясь, когда появится Лутонин, Рубцевич послал ему телеграмму: «Продолжайте сев. Строительство своими силами запрещаю. Дело не наше. Это обязан „Водстрой“».
Степан Прокофьевич связался по телефону с Чебодаевым, прочитал ему телеграмму и попросил совета, как быть.
Чебодаев ответил:
— Я очень высоко ценю ваш замысел. В нем, если он удастся, я вижу для всего района выход с богары на орошенные поля. Поддержим вас где угодно, но разрешить строительство райком не может: это дело хозяйственников. Решайте сами!
— Будем строить, — решил Лутонин.
3
В поля ускакал всадник с приказом, чтобы посевники перебирались на постройку. Директорский «газик» умчался на Опытную станцию за Иваном Титычем. Рабочие бригады были подобраны по-новому, как того требовало строительство, назначены бригадиры, десятники.
…Иртэн вышла к речке встречать людей и машины, которые перебирались с посевной в Главный стан. На мосту, перегнувшись через перила, стоял Миша Коков, рядом — верховой конь. Коков выехал на Биже посмотреть еще раз долину — не таит ли она каких-нибудь незамеченных ранее достоинств.
— Вы здесь! — обрадовалась Иртэн. — А мне сказали, что уехал.
— От вас разве уедешь! Закончил проект, смету. Разрешите, говорю, поблагодарить за гостеприимство. А ваш хозяин: «О нет… Сначала постройте на Биже пруд».
И тут же за телефон: «Опытная, прошу оставить мне Кокова и командировать на денек Ивана Титыча». И мне приказали остаться.
— Вот хорошо-то!
— Кому хорошо, а для меня легче в воду. Решил утопиться. Вот и стою, выглядываю, где поглубже. Только везде мелко. Но я не отступлю от своего. Пошло на то — построю пруд и бах в него.