Том 2. Брат океана. Живая вода
Шрифт:
Завидев Хариту, весь косяк заржал в один голос и кинулся ей навстречу: впереди Буян, за ним, обгоняя одна другую, норовя обогнать и самого Буяна, холостые легкие кобылицы, потом жеребые.
Харита остановилась и приложила уши — это было предупреждение супругу и сестрицам не подходить слишком близко. Олько остановился рядом с Харитой, загородив малютку с другой стороны корпусом своего коня.
Новый жеребенок обычно вносит в косяк сильное волнение. Косячный жеребец сгорает от нетерпения посмотреть свое детище, бездетные тетки — от зависти, детные — от любопытства. А когда жеребенок
Косяк надвигался. Харита все строже глядела на Буяна, а как только вытянул он голову, чтобы обнюхать шатконогое сокровище, она дико взвизгнула и влепила задними копытами нежному отцу и супругу две здоровеннейшие оплеухи.
— Молодчага! — похвалил ее Олько. — Двинь-ка еще разок, на дорожку!
Но жеребец уже отошел. Тогда Харита повернулась к назойливым тетушкам. Наградить так же, как Буяна, пришлось только одну. Остальных отогнал Олько кнутом. Некоторые из кобылиц еще пытались подойти, обнюхать, переманить жеребенка к себе, но делали это уже поодиночке. Таких отвадить не трудно. Страшен скоп, действующий в порыве одного чувства.
«Ну, Олько, берегись! Всю гриву выщиплю тебе по волоску», — горячилась Аннычах, погоняя рыжего.
Олько и Аннычах были ровесниками, в детстве играли и учились вместе, дружили и враждовали. Чаще враждовали. Начинал почти всегда Олько: будь между ними вражда, будь мир и дружба — все равно не пропустит мимо, чтобы не дернуть Аннычах за косички, — и пошла перепалка, потасовка. Все прочие школьницы тоже носили косички, но манили и дразнили Олько — и самому непонятно почему — только косы Аннычах. Дошло до того, что над ней стали смеяться по всему поселку: «Ай, какие длинные косы вытянул тебе Олько. Вот молодец парень!»
В последние годы, став табунщиками, они встречались редко. Но вот их назначили работать по соседству, и девушка решила повидаться.
…Ой, кто это едет на вороном коне? Чьи кобылицы идут впереди? Чей жеребенок играет вокруг? Все это кони нашей армии,распевал Олько и за песней не расслышал, как появилась Аннычах. Увидев ее рядом с собою, он поперхнулся и еле выговорил:
— А… а… анны… чах?
— Нет.
Они смерили друг друга глазами: он — с удивлением и тревогой, она — с веселой усмешкой.
— Чего уставился? Пой, пой! — И, подражая голосу и ужимкам Олько, затянула: — Ой, кто это едет, кто это курит, кто это орет на всю степь? Известно кто, у нас один такой — Олько Чудогашев. Здравствуй! Все позабыл, руки отсохли, и шляпа приросла к голове.
— Здравствуй!.. — Олько протянул руку, сдернул шляпу, низко поклонился, затем, все еще тревожась, спросил: — Ты как? Отец
— Зачем ты отцу? Сама.
— Сама? Не врешь?
— Не вру. Соскучилась.
— И сейчас не врешь?
— Не вру. Подставляй спину!
— Зачем?
— Подставляй — увидишь. Живо!
Олько повернул спину. Аннычах довольно крепко ударила по ней кулаком.
— За то, что дергал меня за косы.
— Еще. Давай больше! — требовал Олько. — Я твои косы дергал каждый день столько лет. Бей крепче!
Но Аннычах отказалась:
— Моей руке больней, чем твоей спине.
— Оттрепли меня за уши! — сказал он.
— Уши за другое. Помнишь, показывал мне «Москву»? У меня от той «Москвы» целый день в ушах звенело. — Потрепав Олько за уши, Аннычах объявила: — Теперь квиты. Прощаю все!
— А я хочу еще раз дернуть тебя за косы, — сказал он.
Она склонилась, он взял одну косичку, потом другую.
— Чего же не дергаешь? — спросила Аннычах, чувствуя, что Олько перебирает косичку за косичкой.
— Жалко.
— Найди, какую не жалко!
— Все жалко.
И оба, заражая друг друга весельем, долго смеялись.
Олько и Аннычах вызывали на собрание, и они решили ехать вместе. По пути вспоминали детство, школу, свою дружбу и вражду. Много было интересного, приятного, счастливого. Плохое забылось, даже горчайшие обиды, ссоры, драки повернулись безобидно веселой стороной.
Потом заговорили о работе. У каждого были новости.
Олько показал на жеребенка, который уже вовсю копировал взрослых. Вот он решил показать свою силу старой Малышке, рванулся к ней, но либо струсил, либо глазомер подвел его, только брыкнул слишком рано, шагов за десять, в пустой воздух и шлепнулся врастяжку. Если бы кони умели смеяться, какой бы дружный хохот услышал герой.
— Никак не могу придумать ему хорошее имя, — посетовал Олько.
Имена жеребятам давал зоотехник Орешков, но табунщики часто не дожидались его и называли сами. А зоотехник пускай делает как хочет: не так уж важно, согласится или перекрестит. Для табунщиков интересно само называние: это — задача, головоломка, игра.
Мать Харита, отец Буян. Имя у жеребенка должно начинаться с буквы X, а в середине стоять Б.
— Сейчас придумаем, — Аннычах нахмурилась, приложила ко лбу палец и забормотала: — Хаб, Хеб, Хиб, Хяб…
Но Олько не приходил в восторг.
— Ну-ну… И слов таких нет.
— Веселина, — такого слова тоже нет, а кобыла есть, — возразила Аннычах.
— То — Веселина. А с твоим Хеб, Хяб зоотехник выгонит меня.
— Хобот.
— И с этим выгонит.
— Хабар, Хибин, — предлагала Аннычах.
Олько все морщился.
— Ты ему вроде Гиперемии.
— Тогда пускай дает сам, — горячилась она, — Хребет, Храбрый.
— Есть Храбрый! — обрадовался Олько. — Ур-ра-а!
10
Они приехали в Главный стан раньше назначенного срока. Олько ушел посмотреть строительство. Аннычах решила повидаться с Иртэн. Подружки встретились в конторе. Иртэн бродила по коридору, ожидая, когда освободится и примет ее Лутонин.
Вот он выглянул из кабинета, кивнул девушкам: прошу!