Том 2. Брат океана. Живая вода
Шрифт:
— Иртэн, я подожду тебя здесь, — сказала Аннычах.
— Заходите вместе! — позвал ее Степан Прокофьевич. — Наши тайны невелики. Совсем ни к чему глотать тут пыль.
В коридоре действительно было много пыли. Ее понатащили на одежде и обуви рабочие с постройки, кроме того, всякий раз, когда открывалась входная дверь, ветер загонял новую волну. Пыль висела туманом, создавая преждевременные сумерки.
— Садитесь! Рассказывайте!
Иртэн села к столу, против Лутонина, Аннычах — в сторонке. У другого стола — для совещаний, — заваленного чертежами и бумагами, сидели Домна Борисовна, Миша Коков, Тохпан, Софья Александровна и бригадиры
— Сделаем дома. Запишите, чего не хватает, и отдайте список Софье Александровне. Ну дальше. Что скажете о лесонасаждениях?
Иртэн советовалась об этом и на Опытной с научными работниками, и в своем техникуме с преподавателями, добыла несколько книжек, просмотрела их, потом все обдумала, применительно к обстоятельствам конного завода.
На заводе всякому известно, что, как только сделают запашку, на поля тут же набросится ветер. Но, кроме этого, есть еще беда — в степи растет очень неприятная трава перекати-поле, иначе покатун, попрыгун; засыхая, она отрывается от корня и мчится вместе с ветром; если не принять мер, покатун замусорит посевы, будет заваливать каналы, путаться в шлюзах. Вылавливать его — большое, хлопотливое дело. Вокруг поливных полей надо, не откладывая, сажать леса. Весна, когда у деревьев идет самое активное корнеобразование, — лучшее время для посадки. За основную породу следует взять тополь, в подгон — сибирскую яблоню-дичку. Растущие быстро тополя скоро станут высокими защитными полосами, а пышные яблони-сибирки с ветвями от самой земли уже нынешним летом создадут непролазную ограду, сквозь которую не проскочит никакой попрыгун. К осени тополя поднимутся до трех метров. Это — полоса защищенных посевов в шестьдесят — семьдесят метров шириной.
— Сколько же надо посадить деревьев, выкопать ям? — спросил Лутонин. — Хватит ли у нас пороху? Слишком уж густо пошли дела.
Для полос полной ширины в шесть, восемь и больше рядов — нужны были сотни тысяч деревьев. Но Иртэн предлагала посадить на первый раз только самое необходимое — по два ряда: чтобы задержать покатун, а осенью сделать досадку. И на первую очередь требовались десятки тысяч саженцев.
— Саженцы не перебегут к нам сами. Сколько нужно рабочих, машин?
— Не так много.
— Все-таки?
— Двое рабочих могут посадить под лопату тысячу корней в день, а под плуг еще больше.
— Степан Прокофьевич, может быть, выделим посадочную бригадку? — сказала Домна Борисовна. — В будущем году под этот лесок попробуем посеять клевер. Очень уж соблазнительно.
Он взял список работников завода, полистал его, поворчал:
— Туго-туго. — Затем попросил Иртэп: — Составьте план — максимум и минимум. Учтите вспашку, перевозку саженцев, посадку.
Иртэн подумала, что разговор окончен, и встала. Но Степан Прокофьевич задержал ее:
— У нас великая перетасовка. Передвинули почти всех. Вам придется стать агрономом.
На конном заводе эта должность была свободна.
— Какой же я агроном! — девушка всплеснула руками. — Я же не кончила техникума.
— А мы совсем не бывали там. И если попросим у вас
Но Иртэн продолжала колебаться; она еще не выходила ни одного гектара самостоятельно, и сразу наваливают на нее две тысячи; еще никому не указывала, кроме как своим младшим сестренкам и братишкам, а тут надо руководить сотнями взрослых людей.
— Меня не будут слушаться. Скажут — выскочка, самозванка. Выгонят отсюда, исключат из техникума, — лепетала она, кидая на всех тревожные, вопрошающие взгляды. — Неужели вам не понятно, что я провалю дело? — Умолкнув, она опустила голову, плотно сжала губы, глубоко спрятала в карманы жакетки руки — вся ее замкнувшаяся фигурка приняла выражение: нет, ни за что!
Степан Прокофьевич отлично понимал, какой тяжелый груз взваливает на девушку, и ему было жалко ее, но с той же отчетливостью он понимал, что поливные посевы, леса, сады, огороды — весь задуманный переворот невозможен без агронома.
— Вы хорошо представляете наше положение? — спросил он. — Не хочу приукрашивать — пожарное. А при пожаре, знаете ли, не раздумывают, кто был, а кто не был в пожарном техникуме. Все кидаются тушить.
Этот довод оказался неотразимым — Иртэн согласилась.
— Вот умница! Значит, работаем! А спорить будем?
Иртэн ответила, не задумываясь, с детской чистосердечностью:
— Как можно не спорить! Работать и не спорить — все равно что играть и не смеяться. Я этого не могу обещать.
— Правильно, Иртэн Адатовна, совершенно правильно! — воскликнул Степан Прокофьевич. — Посеять, вырастить две тысяча гектаров, как предстоит нам, и не поспорить — это значит работать без любви, кое-как, абы с рук сбыть. Давайте сейчас же договоримся: надо будет — будем спорить. Спорить по горячим следам, не ждать, когда погибнет урожай. Всякому овощу свое время, и спор хорош — рабочий, деятельный, и никому не нужен запоздалый.
Он подозвал Софью Александровну и продиктовал ей приказ:
«Иртэн Адатовна Инкижекова назначается агрономом со всеми присвоенными этой должности условиями: ставка, конь для разъездов, кабинет для работы». — Затем пожал девушке руку. — Оформляйтесь и начинайте крутить колесо! Беритесь крепче, чтобы оно не стало мотать вас. Выше голову, смелей! — и сам воинственно тряхнул головой.
Через несколько минут приказ о назначении Иртэн появился на доске объявлений. Перед ним собрались люди. Они удивлялись, когда девушка успела стать агрономом; хвалили, что при таком трудном положении: отца нет, полдесятка братьев и сестер, которые мал мала меньше, все-таки не бросила учения, радовались за нее.
К разговаривающим подошел Застреха.
— Что собрало вас перед этой скрижалью? — кивнул он на доску объявлений. — Новый приказ? Ин-те-рес-но… — Прочел его и начал расспрашивать, кто такая Иртэн Инкижекова. Он не знал, что агроном и та девушка, что спорила с ним на Белом, — одно лицо.
В это время Иртэн и Аннычах, уходя из конторы, пересекали коридор. Застрехе показали на Иртэн.
— Она-а? Тогда знаю, разговаривал. Смел-смел действуют люди.
— Куда уж смелей! План по шапке, сев побоку. Девчушку чуть не из пеленок прямо в агрономы. С плеча рубят, — подхватил Окунчиков.