Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

Черный Саша

ЖАЖДА *

ВОЙНА

Песня войны *

Прошло семь тысяч пестрых лет — Пускай прошло, ха-ха! Еще жирнее мой обед, Кровавая уха… Когда-то эти дураки Дубье пускали в ход И, озверев, как мясники, Калечили свой род: Женщин в пламень, Младенцев о камень, Пленных на дно — Смешно!

Теперь — наука мой мясник,— Уже средь облаков Порой взлетает хриплый крик Над

брызгами мозгов. Мильоны рук из года в год Льют пушки и броню, И все плотней кровавый лед Плывет навстречу дню. Вопли прессы, Мессы, конгрессы, Жены, как ночь… Прочь! Кто всех сильнее, тот и прав, А нужно доказать,— Расправься с дерзким, как удав, Чтоб перестал дышать! Враг тот, кто рвет из пасти кость Иль — у кого ты рвешь. Я на земле — бессменный гость, И мир — смешная ложь! Укладывай в гроб, Прикладами в лоб, Штыки в живот,— Вперед! <<1913?>> <1923>

Сборный пункт *

На Петербургской стороне в стенах военного училища Столичный люд притих и ждет, как души бледные чистилища. Сгрудясь пугливо на снопах, младенцев кормят грудью женщины,— Что горе их покорных глаз пред темным грохотом военщины?.. Ковчег-манеж кишит толпой. Ботфорты чавкают и хлюпают. У грязных столиков врачи нагое мясо вяло щупают. Над головами в полумгле проносят баки с дымной кашею. Оторопелый пиджачок, крестясь, прощается с папашею… Скользят галантно писаря, — бумажки треплются под мышками, В углу — невинный василек — хохочет девочка с мальчишками. У всех дверей, склонясь к штыкам, торчат гвардейцы меднолицые, И женский плач, звеня в висках, пугает близкой небылицею… А в стороне, сбив нас в ряды, — для всех чужие и безликие, На спинах мелом унтера коряво пишут цифры дикие. 1914

На фронт *

За раскрытым пролетом дверей Проплывают квадраты полей, Перелески кружатся и веют одеждой зеленой И бегут телеграфные нити грядой монотонной… Мягкий ветер в вагон луговую прохладу принес. Отчего так сурова холодная песня колес? Словно серые птицы, вдоль нар Никнут спины замолкнувших пар,— Люди смотрят туда, где сливается небо с землею, И на лицах колеблются тени угрюмою мглою. Ребятишки кричат и гурьбою бегут под откос. Отчего так тревожна и жалобна песня колес?

Небо кротко и ясно, как мать. Стыдно бледные губы кусать! Надо выковать новое крепкое сердце из стали И забыть те глаза, что последний вагон провожали. Теплый ворот шинели шуршит у щеки и волос,— Отчего так нежна колыбельная песня колес? 1914, август

Репетиция *

Соломенное чучело Торчит среди двора. Живот шершавый вспучило,— А сбоку детвора.

Стал лихо в позу бравую, Штык вынес, стиснул рот, Отставил ногу правую, А левую — вперед. Несусь, как конь пришпоренный: «Ура! Ура! Ура!» Мелькает строй заморенный, Пылища и жара… Сжал

пальцы мертвой хваткою, Во рту хрустит песок, Шинель жжет ребра скаткою, Грохочет котелок. Легко ли рысью — пешему? А рядом унтер вскачь: «Коли! Отставить! К лешему…» Нет пафоса, хоть плачь. Фельдфебель, гусь подкованный, Басит среди двора: «Видать, что образованный…» Хохочет детвора. <1923>

На этапе *

Этапный двор кишел людьми — солдатскою толпой. Квадрат казарм раскинул ввысь окошек ряд слепой. Под сапогами ныла грязь, в углу пестрел ларек: Сквозь гроздья ржавой колбасы дул вешний ветерок. Защитный цвет тупым пятном во все концы распух, От ретирадов у стены шел нудный смрадный дух… Весь день плывет сквозь ворота солдатская река: Одни на фронт, другие в тыл, а третьи — в отпуска… А за калиной, возле бань, в загоне — клин коров: Навоз запекся на хребтах… Где луг? Где лес? Где кров?.. В глазах — предчувствие и страх. Вздыхают и мычат… Солдаты сумрачно стоят, и смотрят, и молчат. <1923>

Атака *

На утренней заре Шли русские в атаку… Из сада на бугре Враг хлынул лавой в драку. Кровавый дым в глазах. Штыки ежами встали,— Но вот в пяти шагах И те и эти стали. Орут, грозят, хрипят, Но две стены ни с места — И вот… пошли назад, Взбивая грязь, как тесто. Весна цвела в саду. Лазурь вверху сквозила… В пятнадцатом году Под Ломжей это было. <1923>

Один из них *

Двухпудовые ботфорты, За спиной мешок — горбом, Ноги до крови натерты. За рекой — орудий гром… Наши серые когорты Исчезают за холмом. Я наборщик из Рязани, Беспокойный человек. Там, на рынке, против бани, Жил соперник пекарь-грек: Обольстил модистку Таню, Погубил меня навек… Продал я пиджак и кольца, Все равно ложиться в гроб! Зазвенели колокольцы, У ворот мелькнул сугроб… Записался в добровольцы И попал ко вшам в окоп.

Исходил земные дали, Шинеленка, как тряпье… Покурить бы хоть с печали, Да в кисете… Эх, житье! Пленным немцам на привале Под Варшавой роздал все. Подсади, земляк, в повозку, Истомился, не дойти. Застучал приклад о доску, Сердце замерло в груди — Ветер гнет и рвет березку, Пыль кружится на пути. За оврагом перепалка: Пули елочки стригут… Целовала, как русалка, А теперь — терзайся — тут! Хочешь водки? Пей, не жалко! Завтра все равно убьют. <1923>