Том 2. Лорд Тилбери и другие
Шрифт:
— А то! — Табби угрюмо засмеялся, точно был бесом, слушавшим другого беса, поопытней. — Между нами все кончено. Бесследно.
— А почему?
— Рассорились.
— Из-за чего?
— Сначала ей не понравилось, что я говорю.
— А что ты такого ляпнул?
— Что я люблю помидоры.
Джо призадумался. Он никак не мог выискать в таком признании той дерзости, которая оскорбит современную девушку.
— Она поправила. Надо говорить — тома-аты.
— Ах, теперь дошло! А почему же ты не сказал, что девушке, которая произносит «Пра-а-льно» и «Бла-а-дарю», не стоит критиковать тех, кто говорит «помидоры»?
— Я и сказал.
— Что?
— А ты как думаешь?
— Не знаю.
— Принесли дневную почту!
Табби выдержал драматическую паузу. Джо встряхнул головой.
— Прости, Табби. Хотел бы стать твоим ангелом-хранителем, но увяз в сюжете. Почему почта трагически закончила второй акт?
От мук и всколыхнувшихся обид Табби просто завопил:
— Ей принесли пакет! Я нащупал в нем коробочку!
— А ты пощупал?
— Еще бы! И воскликнул: «Что же это такое?»
— Ты прямо гончая, все вынюхиваешь.
— Ничего подобного! Хотел сменить тему. Вынул ножик, стая разрезать бечевку — любезность оказывал, хотел от хлопот освободить, а она вдруг как взвизгнет! Вырвала у меня пакет. Покраснела, заметь! Весь циферблат пунцовый.
— Странно!
— Чего тут странного? Лично я мигом все раскусил. Там были драгоценности. Она вела двойную игру. Ей прислал подарок другой мужчина.
— С чего ты взял?
— А что же еще? Она не захотела показать мне.
— Может, не хотела, чтоб ты видел?
— Вот именно. Не хотела, чтоб я видел. Брошка или еще какая дрянь от городского пройдохи. Ее поведение говорило само за себя. Я стал разбираться. Я сказал: «Если не хочешь, чтоб я видел, я знаю, что мне думать». А она: «Думай, что тебе угодно». А я: «Отлично. Тогда между нами все кончено». А она: «Мда-у!» Такая вот картинка.
Джо, размягченный великой любовью, был сама сентиментальность. Его тронула исповедь сильного мужчины, и он добросердечно шлепнул брата по плечу. Мортимер Басби от такого шлепка подпрыгнул бы, как горошина из стручка, но Табби остался доволен. Он благодарно фыркнул.
— Выше нос! — посоветовал Джо.
— Чепуха! — Табби опять хохотнул каркающим смешком. — Ты же не думаешь, будто мне больно. Ладно, двинулись.
Табби поднялся и зашагал к воротам Уолсингфорд Холла. Джо потянулся следом, размышляя над его откровениями. Дойдя, они двинулись к террасе.
— Значит, у вас все кончено?
— Как отрезано.
— А кто этот, другой? Никаких догадок?
— Одно время я думал на Пика.
— На Пика?
— Помнишь, я тебе рассказывал, в тот еще раз. Вечно увивался вокруг Элоизы. Мне показалось подозрительным, когда Пруденс объявила, что он поселился тут, в плавучем доме. Но потом я спросил себя: станет ли Пик тратиться на драгоценности? Нет! Может, он и послал бы ей в подарок шоколад подешевле, но чтоб драгоценности! Ни за что! А тут еще выяснилось, что он обручен с дочкой сэра Бакстона. В общем, кандидатура отпала. Я попал не в ту птичку. Пик невиновен. Погоди тут, — бросил Табби. — Пойду, разыщу старикана и сообщу, что ты прибыл.
Табби ушел в дом, бросив Джо, который буквально застыл, справляясь с разящей новостью. Переварить ее было куда труднее, чем завтрак в «Гусаке и Гусыне».
С той минуты как Джин ушла от него,
Адриан Пик! Благодарность к Провидению померкла. Не так уж оно потрудилось, в конце концов. Куда там! Впустило его в Уолсингфорд Холл, и сидит-посиживает, потирая ручки, точно все уладило превосходнейшим образом. Какой ему толк находиться в Холле, если и Пик отирается тут же? Для юного Лохинвара [76] самое главное — чтоб поле битвы было очищено от соперников. Сейчас, думал он, нужно одно — какой-нибудь фокус, который убрал бы Пика со сцены и держал бы вдали.
76
Лохинвар — один из героев поэмы Вальтера Скотта (1771–1832) «Мармион» (1808), который увез возлюбленную со свадьбы.
Джо очнулся от мыслей, к нему возвращался Табби.
— Феодал наш сейчас выйдет, — сказал тот. — Пса купает. От радости у него дыханье сперло, как я и предсказывал.
— Табби! Я тут поразмышлял…
— О чем?
— О твоей проблеме. Не слишком ли ты легко отмел Пика? Лично мне кажется, он и есть твой соперник.
— Да говорю тебе, он с Джин обручен.
— Где это ты слыхал?
— От нее самой.
— А сэр Бакстон знает?
— Вроде нет. Помнится, Джин что-то такое обронила, секрет у них. Не виню ее, что она не рвется порадовать папочку. У Пика — ветер в карманах. Живет за чужой счет. Представляю! Да сэр Бакстон взовьется, как ужаленный. И все-таки они обручены.
— Даже так…
— Если Пик связался с Джин, с какой стати ему дурачиться с…
— От него как раз этого и жди. Для нашего Пика чем больше, тем лучше. Уж он таков.
Темный румянец ожег лицо Табби.
— Ты думаешь, он превратит плавучий дом в вертеп? Ладно! Поедим, отправлюсь на эту посудину, размажу его по стенке.
Дрожь тихого счастья пробрала Джо. Ему стало ясно, что очень скоро плавучий дом опустеет и приглашать оттуда будет некого. Он достаточно раскусил Адриана и не сомневался, что проживание в доме, где могут размазать по стенке, ему как-то претит.
— Этот Пик, — с добродетельным отвращением продолжал Джо, — бессердечный волокита. Взгляни-ка на записку. Это для него.
— Записка? — подскочил Табби.
— Вот, смотри сам. Какие твои соображения?
— Не станет она оставлять записку, если это не он!
— Вот именно. Дельно рассуждаешь, Табби, логично. Какой разум!
— Дай!
А вот это, подумал Джо, уже лишнее. Меньше всего он хотел, чтобы брат прочитал записку, хорошо понимая, что та его вполне успокоит, ибо в ней — не слова обуреваемой страстью девушки, а приглашение на булочки и крокет от неповинного баронета. Это остудит его рыцарский пыл, он начнет увиливать, а то и совсем откажется от своего замечательного плана. Такие помыслы надо крушить в зародыше.