Том 2. Лорд Тилбури и другие
Шрифт:
— … папу с седыми висками, сообщив, что вымогательство не отменяется и папе придется выворачивать карманы, наскребая 96 фунтов 3 шиллинга 11 пенсов? Неужели из-за грязной, мелкой жадности он ввергнет счастливое семейство в пучину бедствий и побудит славного охотника пожалеть о том, что он вообще видел яростного носорога? Однако намерения его именно такими и были. Я умолял его подумать. Я убеждал, что это говорит не он, не Мортимер Басби. Я упрашивал сделать великодушный жест. Да, кстати, про глаза, — перебил себя Джо. — Пожалуй, многие скажут, что они — синие, как летние сумерки
— Да оставьте вы их! Глаза как глаза.
— Нет. Единственные на свете.
— Что ж, их уже не исправишь. Итак, вы попросили его сделать великодушный жест, а он…
— Грубо отказался. Тогда жест сделал я. Поднял руку, занес над его спиной — ладонь моя парила как бабочка, готовая опуститься на прелестный цветочек…
— Что же тут страшного?
— А вот что! Еще утром он обмолвился, что спалил на солнце плечи. Ну, все покатилось, как по маслу, которым он забыл натереться. Я пригрозил, что, если он не последует велениям совести, я буду хлопать еще и еще. Конечно, он позовет на помощь, но пока она не прибудет, я успею надавать ему шлепков пятьдесят, не меньше. Не слишком ли высокая плата, спросил я, за удовольствие содрать с отставного охотника 96 фунтов 3 шиллинга 11 пенсов? Басби проникся моими доводами, довольно резво потянулся за ручкой и подписал. Аннулированный счет — перед вами. Вернее, — поправился Джо, выуживая листок и промакивая салфеткой — он в масленке. Вот, пожалуйста!
Джин благоговейно приняла подарок.
— Вы самый поразительный человек на свете!
— Ничего, неплохой. Но согласитесь, если вы так считаете…
— Нет, нет, восхищение не простирается дальше.
— Ах, бросьте! Еще одно усилие, и…
— Простите, не могу.
— Как же вы пожалеете! Когда будет поздно, вы поймете, что потеряли. Будете страдать и… как это?., да, терзаться. Давайте все-таки обсудим. Что вам мешает?
— Начать с того, что я уже обручена. Обещала выйти замуж за другого.
— Вы и на ленч обещали с другими пойти.
— Да, правда.
— Обручены, значит? — задумался Джо.
— Да.
— Обручены?
— Сколько можно спрашивать? Да.
— Кто ж этот гад?
— Вы с ним незнакомы.
— Ладно, расскажите мне все. Он вас достоин?
— Вполне.
— Вам это просто кажется. Богат?
— Беден.
— Так я и думал. Охотится за вашими деньгами.
— Какими деньгами?!
— Разве ваш папа в них не купается?
— Да у него нет ни гроша. Мы горсткой риса обедаем, как кули. Поэтому я и ем сейчас так много. Когда еще мясо перепадет!
— Мне всегда казалось, у баронетов — куча денег.
— У моего — нет.
— Странно. А в рукописях, которые шлют моему бывшему издателю, у баронетов всегда мешки. Кстати, в этих романах баронеты на дух не переносят нищих поклонников. Тут же хватаются за хлыст. А ваш папа — как? Проявляет активность?
— Ну что вы!
— Тогда я вообще не верю, что он баронет. Так, дворянин без титула.
— Понимаете, ему еще неизвестно, что у меня бедный поклонник.
— Вы не сообщили о чудовищных тенетах?
— Не сообщила.
— Какое малодушие!
— Да
— Остановитесь! Мне дурно!
— Прошу прошения. А вы пришлете нам свадебный подарок.
— Еще чего! Я вообще не одобряю вашей затеи. Нет, что за чушь! Вы немедля должны все расторгнуть! Напишите ему, сообщите, что все отменяется, и бегите со мной в ближайшую регистратуру.
— Вы думаете, это забавно?
— Мне лично доставит огромнейшее удовольствие.
— А мне — нет.
— Так не станете ему писать?
— И не подумаю.
— Воля ваша. Подгонять вас, разумеется, не буду…
— Это видно.
— Стану ухаживать, чинно, плавно, заведенным порядком. Ни одного поступка, которого не одобрила бы самая почтенная тетушка. Прежде всего расскажем друг другу о себе.
— К чему это?
— Чтобы выявить общих друзей, общие вкусы и так далее. На этом фундаменте уже можно строить. Того, что мы вместе резвились в Палеозойской эре, — недостаточно. Придется начинать с нуля, словно ничего и не было. Более того, от фактов не уйдешь — вы даже не знаете, как меня зовут. Да, кстати! По телефону вы обронили весьма странное слово. Если не ошибаюсь, вы назвались «Имоджин».
— Так меня зовут.
— Какое мерзкое имя! Как оно вам досталось?
— Мама, наверное, дала.
— Не хочу говорить о ней дурно…
— Вот и не говорите.
— Но я просто не могу называть вас таким именем.
— А вам не приходило в голову называть меня «мисс Эббот»?
— Такая официальность для старого друга? Помилуйте!
— Вообще-то меня зовут Джин.
— Вот это дело. Джин, джинн, «Джинджер»… Вот, буду называть вас — Джинджер! У вас волосы, как этот напиток.
— Ничего подобного!
— Не спорьте. Золотисто-рыжие. А вообще-то сойдет и Джин, тоже напиток. Джин… Джи-и-ин… Да, неплохо. Ну, переходим к общим друзьям. Как это связывает! Итак, вы знаете Фарадея?
— Нет. А вы знаете Мейбл Первис?
— Нет. А Томсона, Баттервота, Аленби, Джукса и Десборо-Смита?
— Нет, нет, нет, нет, нет. Теперь девицы. Мэрридью, Клергхорн, Фостер, Уэнтворт, Бейтс?
— Ни одну. Видимо, мы вращаемся в разных кругах. Где вы живете?
— Уолсингфорд Холл, в Беркшире.
— Ясно! Деревенская глушь. Где там возьмешь Фарадея или Томсона! А домик хоть симпатичный?
— Нет.
— Странно. Название красивое. В чем дело?
— В том, что мой двоюродный прапрадед отстроил его в викторианском стиле. Уродство — жуткое! Сейчас пытаемся продать.
— Правильно. Тогда вы переедете в Лондон. Познакомитесь с Фарадеем, Томсоном и тэ пэ.
— Дом такой страшный, что одна надежда на какого-нибудь астигматика.
— Есть кто-нибудь на примете?
— Да. Постучите по дереву! Одна американка, княгиня Дворничек. Ой, что с вами?
— Вот! — невнятно вскричал Джо, ибо в кулак, которым он долбанул по столу, вонзились зубцы вилки, и он его посасывал. — Я знал, стоит поболтать подольше, и непременно вынырнет… скажем так, общий знакомый.