Том 2. Лорд Тилбури и другие
Шрифт:
Такая странность кольнула Адриана. С «Миньонетты» открывался превосходный вид на Уолсингфорд Холл, и он надолго задерживался на нем взглядом, размышляя о том, как богат его владелец. Махина цвета сомон оскорбляла его вкус, смотреть на нее было все равно, что слушать фальшивое пианино, но означала она огромные деньги в банке. Богачу вроде сэра Бакстона Эббота полагалось бы перебросить столь пустячный счет секретарше, пускай выпишет чек.
Но тут Адриана осенило: эти богачи вечно поднимают шум из-за мелких расходов. Ему
— В Лондоне, наверное, жарко, — заметил он. — А где ты поела?
— В «Савое».
— А я, — скривился Адриан, — в «Гусаке и Гусыне». Бр-р!
— Что, не очень вкусно?
— Просто пакость. Ты там бывала?
— Нет.
— Яичница с ветчиной. Интересно, как это они добиваются, чтобы ветчина стала черно-багровой? — Адриан мрачно окунулся в воспоминания. — Понять не могу!
В душе Джин ворохнулось слабое разочарование. Не такой встречи ждала она долгие дни, считая минуты. Теперь, когда свидание состоялось, все шло как-то не так. Беседа после долгой разлуки представлялась ей сплошной лирикой, но пока она не заметила ни одной лирической нотки. Словом, она храбро боролась с предательским чувством, которое именуется разочарованием.
— Ах, важно ли это! Ты здесь, и слава Богу. Прыгай ко мне!
— Ладно. Отодвинься.
Адриан прыгнул легко и грациозно, как танцор русского балета, и они пошли по лютикам и ромашкам, усеивавшим тропинку к маленькой рощице, благоухающей папоротником и ежевикой.
— Послушай, — очнулся Адриан, — а мыши там водятся? Ну, на этой посудине.
При всей своей храбрости, с этим сладить Джин не сумела; победило разочарование.
— Не знаю. А что? Ты их любишь?
— Мне послышалось, под полом кто-то скребется.
— А-а. Да это крысы.
— Крысы?!
— Водяные. Понимаешь, у них на «Миньонетте» свой клуб.
Обернувшись, Адриан бросил тревожный взгляд на «Миньонетту». Тонкие черты исказились, томные глаза стали еще печальнее. Что ж, от такого вульгарного, потрепанного суденышка только этого и жди…
— Крысы? — задумчиво повторил он. — Некоторые, мне кажется, сдохли прямо в каюте.
— Венок хочешь послать?
— То-то я почувствовал запах…
— Какой?
— Да уж, занятный.
— Что ж, посмеешься. Смеяться полезно.
— И простыни влажноваты.
— Нет, они сухие.
— Уверяю тебя, влажноваты. А диван — жесткий. Рыжими волосы у Джин все-таки не были, но вспыхивала она, как рыжеволосые люди.
— Это тебе не яхта княгини Дворничек!
— А? — удивился Адриан.
— Говорят, твое излюбленное местечко.
— Кто?!
— Ее пасынок, Табби. Он у нас гостит.
— Что?!
— Разве княгиня тебе не сказала?
— Обронила, что он где-то в деревне, но я и внимания не обратил.
— Чудеса! А я-то думала,
И Джин тут же устыдилась. Перед глазами у нее встало лицо Джо Ванрингэма; тот смотрел, вздернув бровь, насмешливо улыбаясь. Да, такая фраза вызвала бы у него насмешку и презрение. Она вычеркнула Джо из жизни, но ей не хотелось бы, чтобы он насмехался над ней в видениях. Приятно ли, когда над тобой насмехаются еще и призраки?
Адриана «ее слова встревожили. Он опечалился вконец.
— Джин, что случилось?
— Ах, ничего!
— Нет, что-то не так. Ты сегодня какая-то занятная…
— Угу. Вроде запаха в салоне.
— Джин, дорогая, в чем дело?
День для нее померк. Она считала, что отравленная стрела давно утратила свой яд, но острие ужалило снова, точно предсмертный укус издыхающей змеи.
— Ах, ничего! Просто Табби наговорил всякой чепухи.
— А что именно?
— Да ерунда! Болтал от нечего делать. Тебе нравится княгиня?
— Не очень.
— Тогда зачем ты плаваешь на ее яхте?
— Ну… она меня пригласила…
— Не приказала?
— Что ты? Просто не сумел отвертеться. Богатые дамы так обидчивы. Приходится быть дипломатом.
— Ах, Адриан!
— Не хотелось ранить ее чувства. Она старушка безвредная.
— Не такая уж старушка. И не такая уж безвредная. А ее чувства топором не ранишь.
— Джин, да что с тобой?
Джин растаяла. Ее вспышки гнева походили на летние грозы — налетят, пронесутся, и небо вновь рассияется. Она уже жалела, что поддалась низменным чувствам.
— Прости! Вот у нас с тобой и любовная ссора. Это я виновата. Сама не пойму, что со мной. Наверное, первородный грех. Но и ты виноват. Разве так можно? Пришла поворковать, а ты все про мышей и влажные простыни. Почему ты, например, не сказал, что рад меня видеть?
— Конечно, рад.
— Ну, хорошо, на «Миньонетте» не так уж роскошно. Разве ты не можешь с этим смириться, чтобы побыть рядом со мной?
.— Какое там «рядом»! Меня засунули на эту посудину, а ты — там, в усадьбе. Уговорила бы отца пригласить меня в дом. Проще простого!
Джин, сорвав папоротник, наматывала на палец стебелек.
— Не дергай носом, я его пощекочу. Какой ты загорелый…
— Прошлым летом в Каннах, — похвастался Адриан, — я загорел дочерна!
— А ты прошлым летом ездил в Канны?
— Провел там весь июль и август.
— Вот бы поглядеть, как ты играешь в песочек! Ах да, конечно! Я вспомнила, ты же на яхте плавал…
— Э…да.
— Ох, уж эти яхты! И эти княгини! Адриан, мне бы хотелось, чтобы ты пореже с ней встречался. А то идиотам вроде Табби представляется случай проявить свой идиотизм.
Адриан подобрался.
— Что же такое он все-таки ляпнул?
— Ладно, скажу. Ему кажется, что ты с ней обручен.
— Обручен! С ней!
— Да он такт болтал.